Он опустил иглу на винил.
Комнату наполнило шипение. А затем – первые, неуверенные, одинокие ноты фортепиано. Звук, рождающийся из тишины. Настоящей, а не сконструированной.
В этот самый момент, за много километров отсюда, на идеально гладкой, отражающей пустоту поверхности «Башни Рацио», что-то пошло не так. Молекулярная структура стекла начала меняться. Беззвучно, без вспышки, без предупреждения на безупречном зеркале проступило изображение. Темный, асимметричный силуэт, похожий на кляксу Роршаха или кричащее в беззвучном ужасе лицо.
Новость об этом еще не достигла никого, кроме дюжины операторов в центре управления безопасностью. Для всего остального Веритаса утро 12-го дня 4-го цикла 7-го года Эпохи Ясности было таким же безупречно тихим, как и всегда.
Но для Ионы Крафта, стоящего посреди своей комнаты под звуки джазовой импровизации, что-то уже изменилось. Воздух стал плотнее. Тишина за окном больше не казалась пустой. Она казалась напряженной.
Словно затаившей дыхание.
Музыка закончилась, оставив после себя лишь ровное потрескивание иглы в тишине выходной дорожки. Иона не стал ее поднимать. Ему нравился этот звук – точка в конце предложения, напоминание о том, что у любой истории есть финал. Он допил остывший кофе и перевел взгляд на самый хаотичный угол своей берлоги, который он мысленно называл «Кладбищем». Там, в картонных коробках с маркировкой «Отдел утилизации текстуальных носителей», покоились сотни книг – бумажный мусор, списанный из последней общественной библиотеки Веритаса перед ее окончательной оцифровкой. Иона спас их от атомизатора, заплатив смотрителю хранилища парой бутылок настоящего, не синтезированного виски. Для чего – он и сам до конца не понимал. Возможно, это был жест инстинктивного собирательства, как у сороки, тащащей в гнездо блестящие осколки стекла.
Он опустился на колени перед одной из коробок, и воздух наполнился густым запахом книжной пыли и тлена. Каждая книга была артефактом. Пометки на полях, загнутые уголки, случайные пятна от кофе – все это были следы прикосновений, следы жизней, которые система «Эго-Аналитикс» считала информационным шумом. Палимпсест. Текст, написанный поверх другого, стертого текста. Точно так же, как и сам Веритас был написан поверх беспорядочной, страстной истории человечества.