Вообще мои друзья были людьми весьма общительными. Порою даже слишком. Они, так сказать, лидеры, что тащат за собою всех и даже тех, кто их об этом не просил. И тут нетрудно догадаться, что это нравилось не всем. А так как ругань, драки и скандалы для них сродни дурному тону, то неизменно каждый раз они внимательно следили за чертой, которую во избежание проблем старались не переступать.
Их было двое: голубоглазый Влад и кареглазый Боря. Влад ростом был с меня, фигура средняя, чуть узковатые плечи. Слегка картавил и всегда ходил вразвалку. Имел соломенный цвет волос и был большим любителем футбола. Борис же сильно отличался. Он был русый, довольно полноват и ростом ниже нас. Любил шутить, но только не о деньгах.
Мы подружились ещё на первом курсе университета, а после всю учёбу были неразлучны. Но после выпуска мы стали видеться гораздо реже, ведь, как я говорил чуть выше, для них вся жизнь сводилась лишь к работе. Правда, была у нас одна традиция, которую мы никогда не нарушали. Каждую субботу, что бы ни случилось, мы обязательно собирались у Бориса на даче. На деле это был своеобразный день отчёта о достижениях и неудачах за неделю, но Влад настаивал на том, чтобы мы называли наши встречи собранием клуба будущих миллионеров.
Так вот, во время всей учёбы и после её завершения где-то года два нас в этом клубе было только трое. Пока в июне 2003-го года Влад не привёл к нам свою Веру, с которой он начал встречаться где-то за месяц до этого. Мы с Борей относились к ней терпимо – радовало, что наши встречи с её появлением несильно изменились. Всё дело в том, что Вера была довольно безобидным и тихим участником еженедельных собраний, настолько тихим, что иногда мы и вовсе забывали о её присутствии. Да это и неудивительно. Каждую субботу она неизменно садилась в просторное мягкое кресло, что стояло в углу комнаты, в которой мы собирались, и тут же словно проваливалась в мир своих тайных, сокровенных мыслей, из которого возвращалась весьма нечасто. Единственное, что она делала время от времени, так это теребила концы своих жидких и чёрных, как смоль, длинных волос, что, надо сказать, весьма невыгодно подчёркивали её округлое и слегка болезненное лицо. И всё это сопровождалось таким отсутствующим взглядом, чем-то напоминающим мне взгляд дохлой рыбы, в котором можно было одновременно увидеть как всю глубину, так и всю пустоту наших стремительно проносящихся жизней.