– Тише говорите, ведь могут подслушать, – от чистого сердца предупреждал бывший командир батареи.
– А я своих убеждений не скрываю. Я говорю открыто. Я не трус и не политикан. Я – политик, убеждённый в ленинизм.
Химич вспомнил, как ранней весной он пригласил командира третьего дивизиона линейного корабля «Парижская Коммуна» Веревитина к себе, на 78 батарею, где познакомил со своими методами стрельбы. Спустя несколько дней, Веревитин пригласил Химича на линкор, чтобы ознакомить береговика с особенностями стрельбы на кораблях.
После экскурсии их обоих пригласил в свой салон комиссар корабля и угостил командиров чаем с клубничным вареньем. За чаем Николай Николаевич уговаривал лейтенанта Химича проситься продолжать службу на корабле «Парижская Коммуна». Комиссар линкора говорил серьёзно, так как командир Веревитин по решению командующего должен был принять командование эсминцем.
Химич соглашался, честно признаваясь, что аттестации у него неплохие, а вот политическая характеристика будет дана Ткаченком самая отрицательная, «с которой вы меня не возьмёте», – убеждал зенитчик. Вятецкий добродушно рассмеялся:
– Дорогой мой лейтенант! Я вас с удовольствием возьму. Приходите, будем работать, а вашу характеристику я даже не стану читать. Человек меняется в труде. В вашем патриотизме и преданности Отечеству я не сомневаюсь, всё остальное для меня – пустяки. Если вы даже и были вчера в чём-нибудь плохи, то уже сегодня можете стать лучше любого другого «красавчика». Я с командирами, которые не нравились политработникам, прошёл всю Гражданскую войну. Да ещё, с какими успехами! Дважды награждён орденом Красного Знамени. Таких счастливчиков, как я, были единицы. Нет, не подумайте превратно, я счастливчик не в обывательском понимании, я честно служил революции и легко побеждал потому, что мне помогали такие, как вы!
Это он говорил тогда за стаканом чая, будучи убеждённым, что Химич его понимает правильно и придёт на корабль. Теперь же он только по убеждению остался прежним, в остальном – сильно изменился. Постарел, выглядел измученным и как все арестованные – бесправным.
– Николай Николаевич, – обратился Химич еле слышным голосом. – Вы не жалеете себя, могут же засудить.
– А я уже знаю свою участь – меня расстреляют. Я всё, что от меня хотел НКВД, подписал. Сегодня, вероятно, будут незначительные уточнения. А затем пятиминутный суд и прощание с жизнью. Приговор, наверное, уже заготовлен.