– Как же так? Мне вас жалко. Вы ещё могли принести пользу плоту и стране.
– Дорогой молодой человек, – он несколько раз наклонился вперёд, задумываясь, продолжал медленно, выговаривал каждое слово со вздрагиванием губ. – Головы уже полетели у людей более заслуженных, чем я. У людей, которые своей кровью добыли советскую власть. Об Антонове-Авсеенко слышали когда-нибудь?
– Да, конечно, помню из истории. Он, если не ошибаюсь, с Подвойским арестовывал временное правительство. Если память не изменяет, слова: «Которые тут временные, кончилось ваше время», – принадлежат ему.
– Совершенно верно. Он и Подвойский возглавляли отряд матросов. В этом отряде был и я. К вашему сведению, Антонов-Овсеенко уже расстрелян. – Вятецкий низко опустил голову, часто и тяжело дышал.
– Так что же это делается? – в горести, рассуждая, спрашивал Химич.
– Вот этот вопрос ты, товарищ, ставишь правильно! Когда-нибудь разберутся и опомнятся, но нас уже не будет. Этими днями НКВД ожидает директиву. Сроки наказания увеличат примерно вдвое.
– Это как понимать? Новый уголовный кодекс будет принят?
– А зачем он НКВД? Разве органы когда-нибудь придерживались кодексов? Сталин считает, что сроки, к которым приговариваются заключённые, малы. Вот и увеличат их вдвое, – он поднял глаза и ткнул легонько бывшего командира батареи в грудь пальцем, но улыбка не получилась. Насильственное лишение людей жизни всегда было грустным и для большинства трагичным.
– Сроки увеличат для таких, как ты, – продолжал комиссар, – а для таких, как я – путь один. Он указан в первом письме Сталина: всех, кто выступал на дискуссии против него – уничтожить. И вот нас потихоньку уничтожают.
– У нас в камере Пидопрыгору осудили за то, что он повесил на портрет Сталина лапти.
– Вот-вот! Будут давать пятнадцать лет.
Химич всматривался в благородные черты лица ещё не старого человека. Несмотря на духоту в предварилке, он жестикулировал, энергично двигал головой, помогая более точному выражению своих мыслей. Глаза его не были потухшими. Ясность мыслей сохранилась логичной. Только на лбу и у края рта появились морщины, да виски сильно посеребрились.
Когда зенитчик был у него гостем, он не только слушал комиссара, но и учился у него. Прислушивался к его незаурядным знаниям линейного корабля, который он знал, как казалось бывшему командиру, лучше любого строевого командира.