– Писарь, товарищ лейтенант.
– Вам какое дело? – недовольно упрекал лейтенант.
– Очень прямое. Я юрист, – спокойно пояснял краснофлотец.
– Но здесь вы – писарь!
– Нет! И здесь я – и писарь, и юрист, и защитник советского права.
Новый командир батареи почувствовал справедливость не на своей стороне и вынужден был ретироваться. Для Сметона было полной неожиданностью и тон, на котором с ним говорили, и содержание вопросов, которые были подняты.
Химич в момент последнего ухода из казармы ничего никому не говорил. Ни о чём никого не просил. Он был настолько возбуждён, мысли его были настолько расстроены, что он вот так просто взял и отдал ключи и печать. Это была его ошибка. Ошибка и чрезмерной доверчивости, и трагического малодушия. Единственно, в чём он не ошибся, в честности своих подчинённых.
Когда на следующий день пришёл на батарею командир 77 батареи как председатель комиссии, а Сметон и Малюк стали членами комиссии и потребовали от командира отделения ключ с печатью, Гуржий потребовал:
– Пожалуйста, выписку из приказа, что вы действительно являетесь комиссией.
Ему дали. Он записал номер приказа, номер параграфа в приказе, дату подписания и кто подписал приказ, вежливо протянул руку с печатью и ключом председателю комиссии.
Потребовать расписку от председателя комиссии у Гуржия не нашлось смелости. Что ж, Гуржий был маленьким командиром. Он был обучен всем старшим беспрекословно подчиняться.
Как было обидно осознавать, что в те времена старшие признавали только права над младшими и забывали о своих обязанностях перед ними. Ведь председателю комиссии следовало в присутствии старшины Гуржия расписаться на выписке из приказа и вежливо подать её подчинённому, поясняя: «Товарищ старшина дальномерного отделения, это ваше оправдание за переданные мне ключи и печать от сейфа». К сожалению, в те времена во всех сферах человеческой деятельности над людьми висел гнёт культа не только верховной личности, но и всех младших начальников. Чем меньше по значимости руководитель, тем труднее было ему. И совсем невыносимо чувствовали себя рядовые военные и гражданские труженики.
УЗНИКИ КАМЕРЫ № 17
Когда Химича втолкнули в камеру и за ним захлопнулась железная дверь, он был немало удивлен. В камере-одиночке уже стояло, сидело и лежало на нарах 11 человек. Камера имела такую же площадь, как и все камеры-одиночки всех тюрем, построенных царским самодержавием.