Она, все еще смеясь, наклоняется и поднимает шлем, лежащий у ее босых ступней, он немного ржавый, но определенно раньше выглядел по-своему величественно. Ей хочется взять тряпку и попробовать отполировать металл, просто чтобы сделать его красивее, ярче.
Здесь и без того темно.
– Я удивлен, что вы совсем не испугались, – говорят доспехи.
Адерин легко пожимает плечами и возвращает им – или ему? – шлем.
– У меня был очень долгий день.
И это полная и абсолютная правда, потому что день, казалось, длился целую неделю, если не больше. Ее мир успел перевернуться дважды… или трижды? Сначала предательство всей деревни, потом осознание того, что ее трехлетняя служба превращается в вечное заключение, а потом вся эта сделка с Сафирой.
Если ей придется кому-нибудь об этом рассказывать, она даже не знает точно, с чего начать. Может, со всего сразу. Один только этот день тянет не на одну сказку на ночь.
– Тогда я провожу вас в спальню… мисс?
– Адерин. Меня зовут Адерин, без фамилии, – говорит она. – А как мне называть вас?
Еще один грубоватый смешок.
– Если повезет, то никак не придется.
Ну, правильнее и точнее – если не повезет. Она собирается остаться, но сейчас не против немного отдохнуть. Совсем чуть-чуть, потому что ноги начинают гудеть, а голова становится немного тяжелой. День и правда был ужасающе долгим.
– Я удивлена, что вы так любезны к незваной гостье, – возвращает Адерин ему его же слова.
Потому что ей и правда интересно, почему ее так спокойно провожают в спальню. И где же Адам? Заперся в какой-нибудь башне? Спит и ничего не знает? Или, может, ему просто все равно? Никогда нельзя исключать подобный вариант.
Они уже не просто идут по коридору, а поднимаются по такой же неприятно узкой лестнице. Кажется, что ее ведут теми ходами, какими обычно пользуется прислуга, а не сами хозяева. Может, так и есть, вдруг доспехи не хотят тревожить Адама. Адерин собирается разобраться с этим позже.
– Вы первая гостья за последнее десятилетие, – говорят ей доспехи. – И мы всегда успеем скормить вас волкам за оградой.
Ха, обнадеживающе. Но внезапно что-то подсказывает Адерин: это шутка, и она позволяет себе усмехнуться в ответ, чувствуя в этом своего рода правильный ответ на сложный, каверзный вопрос.
Она собирает всю наглость, какая в ней есть и еще осталась за годы служения госпоже Флорис, и говорит: