Наверх Парамон вытянул его полубесчувственного, порвав ему рубаху и ободрав плечо в кровь. Юнец мелко вздрагивал, словно его колотила лихорадка. В уголках синюшных губ подсыхала пена, под мокрым от слюны подбородком ходил кадык. Оттащив подальше от могильной ямы, источающей холод, в набирающий силы полдень, Парамон положил его на припёк, влил в рот немного эля и рассмотрел то, что тот обхватил руками.
Это был меч почти в два хольмгардских локтя[34] длиной, в деревянных, некогда обитых тиснёной кожей ножнах. На ней, потрескавшейся и расползшейся, можно было угадать узор из неведомых зверей, медные наклёпки позеленели, в медных же, порушенных временем наконечнике и устье ножен угадывался диковинный цветок. Массивное навершие рукояти, похожее на нераскрывшийся бутон, блестело почти не тронутой ржой сталью.
Неждан прижал его к себе так, что побелели пальцы. Постепенно его отпускала дрожь, но не усталость. Ему хотелось спать, только спать.
По ногам прошла такая знакомая подлая слабость, что он, собрав силы, встал, опираясь на меч. И словно смывая могильный холод и тьму, его окатил солнцем полдень.
– Runsten, – проскрежетал рядом Парамон и указал на камень. – Надо вернуть на место.
Неждан поводил головой, сил не было даже на это. Всё так же опираясь на меч, он сделал нетвёрдый шаг, второй, а потом вдруг, сам не понимая, что делает, превозмогая страшную слабость, двумя руками поднял меч навстречу солнцу и снова осел.
Спустя час, а может два, брат Парамон принёс на холм вырубленные топором давешнего урмана жердины.
Неждан уже отошёл, ему теперь хотелось пить и есть, но он поднялся, и вдвоём жердями, как вагами, они подвинули камень к яме.
Неждан дивился, что ему хватило сил одному своротить эту глыбу, и прежде чем закупорить ей вход в последний чертог страшного даже в смерти воина, он вдруг опустил туда урманский топор, словно в обмен.
Парамон ничего не сказал, но его борода дёрнулась, словно бы одобрительно. А потом, когда камень встал на место, брат Парамон ножом прямо поперёк всех процарапанных на нём значков вырезал крест. Отвёл вконец обессилевшего Неждана с его мечом под холм, где над угольками уже пеклись рыбины.
От холма ночью Парамон Неждана не отвёл. Когда тот поел и уснул ещё при солнце, сам забросал костёр и смотрел всю ночь на звёзды.