– «Слыш, студентик, уснул уже что ль? Ты не спи, дослушай, я перед тобой тут исповедаться хочу», – резких сип заставил студента вздрогнуть и приоткрыть тяжёлые веки.
– «Каляда, я не верующий, мне исповедоваться – грех. Нынче в Бога только крестьяне веруют да необразованный всякий люд, а мы… Мы уже давно знаем, что нет там ничего», – студент несмело протянул дрожащий указательный палец вверх.
– «Нехорошо говоришь, студентик. Но ниче, это ты сейчас так говоришь, пока мою историю не услышал. Но я не как перед богом буду сейчас говорить, а как перед учёным».
Студент усмехнулся по доброму. Каляда – единственный человек, который верил в его ученость. Он сам уже давно забыл зачем он учится? Для чего? Все воспринималось как мучения, как испытание… Сейчас уже учёным не стать, тут бы просто человеком остаться, не озвереть.
– «Студентик, ты слушаешь?»
– «Слушаю, Каляда».
– «Ты только не подумай, я не с пьяну сейчас. Водка меня, наоборот, отрезвляет. Я более чётко все ощущаю, если так сказать можно. Все, что я видел, было на свежую голову, слегка смоченную натуральным продуктом».
– «Хорошо, Каляда, я верю», – в кумаре отвечал студент.
– «Призрака я вижу, студентик. Каждую ночку ко мне приходит, душу рвёт, собака такая», – Каляда судорожно потёр свою голую грудь сухой ладонью и поискал глазами рюмку.
– «Призрак собаки приходит?» – в полудрёме уточнил студент.
– «Да какой собаки, типун тебе на язык! Совсем уж окосел что ль? Призрак этот пугает меня, как собака»
– «А чей призрак то, Каляда?»
– «А вот тут и загадка. Не знаю я, кто он таков будет. Видал только, что молодой. Форма у него военная. Но такая, как при Кутузове носили ещё. Видно, что солдатик. Приходит ко мне, садится на край кровати и плачет».
– «Плачет?» – немного оживившись, спросил студент.
– «Да, прям глаза вот так закрывает», – Каляда оперся сухими и тощими локтями в колени, закрыл глаза огромными ладонями.
– «А говорит что-то?» – уже более оживлённо стал спрашивать студент.
– «Не, ниче не говорит, только рыдает. Да так рыдает, что у меня сердце в пятки. Я ему говорю, может тебе, братец, водочки? А он не слышит. Весь в своём горе. Страшно мне, студентик. Уж не смерть ли это моя?» – Каляда резко наклонился, заглядывая в глаза студенту, стянутые поволокой.
– «А зачем смерти плакать над тобой? Она над такими, как мы с тобой, не плачет. Пользы от нас никакой, а так, вроде и спасает она нас от вечных мук. Хотя мне кажется, что мы для неё все равно, что мошки летом у болота. Маленькие, много нас и все время стаями где-то селимся».