– Кстати, о ней. – Юстин потёр височные впадины большими пальцами, попутно закатывая глаза. – Не передумал? Честно говоря, я скептически настроен.
– Не так сильно, как тётя. Вы всё твердите про её безродность, только не женат ли мой дядя на бывшей рабыне?
– Справедливое замечание, Пётр. – Увесистые капли пота стекали на опухшие веки василевса.
– Раз так важен престиж, то можно объявить её дочерью сенатора. Разве проблема? Но я ни за что не стану выпрашивать благословение!
– Мы с Ефимией любим тебя…
– Знаю. Ладно, полно трёпа, мне пора.
– Куда? – удивился император.
– Как же: на клятву букелариев.
– Ааа, память подводит.
– Маркела забираю. Это хоть помнишь?
– Не мало одного телохранителя?
– Так со мной ещё пять слуг.
Через несколько минут слуга-конюший уже помогал Юстиниану взобраться на серогривую лошадь. Семеро всадников, поднимая пыль на просёлочной дороге, ускакали в сторону столицы.
Глава 4. Холм Нового Рима
Кесарий с аппетитом поглотил ломтик купленного хлеба. Дионисий же откусывал понемногу и жевал неспешно. Они вдвоём прогулочным шагом направлялись вверх по дороге. Жара, немного смягчаемая бризом, мешала взбираться.
– Истинно, цены и правда столичные, – размышлял монах. – А вот та монетка с буквой «Е» – это сколько?
– Восьмая часть фоллиса. Если в фоллисе сорок нуммиев, то… – Секретарь запутался в простом делении.
– Пять! Ах, не ведаю, как вас отблагодарить. Мне и отплатить нечем.
– А я ничего от вас и не жду. – Прокопийский смущённо улыбнулся, еле-еле растягивая уголки губ. – Расскажите лучше о сути прений с арианами.
– Признаться, нерядовая просьба.
– Да у нас в канцелярии все с ума посходили с патриаршим эдиктом. Спорили, спорили. Я вот предпочитаю не вступать в полемику, если не уверен в своих знаниях.
Кесарий считал себя невеждой в вопросах разницы вероисповеданий. Единственное, что он знал, так это историю противостояния императора Валента со святым Василием из Кесарии Каппадокийской. По понятным причинам, этот священник запомнился ему больше остальных.
Малисфен закинул в рот последние крошки, сделал глубокий вдох и затараторил:
– Нетерпимость к признанным ересям – притча во языцех. Но ереси, по большому счёту, – иные взгляды в теологическом споре. Ариане отстаивают догмат о разных сущностях Творца и Сына. Причём, Сын у них сотворён Отцом, посему никак ему не равен. Отсюда вытекает, ни о какой Троице не может идти речи. После собора, Никейского, книги Ария, конечно, предали огню, но учение только стало расходиться. Кажется, всё.