– Да.
– Тогда у нас появится работа. Сейчас работы никакой нет.
– А вы давно в медсестрах?
– С конца пятнадцатого. Ушла следом за женихом. Помню, глупая была и воображала, как он попадает ко мне в госпиталь. С сабельным ранением или с перебинтованной головой. Или с простреленным плечом. С чем-то живописным.
– Что ж, фронт у нас живописный, – сказал я.
– Это правда, – сказала она. – Никто не понимает, как там во Франции. В противном случае это все давно закончилось бы. Его не ранило саблей. Его разорвало на куски.
Я промолчал.
– Как думаете, это никогда не кончится?
– Когда-нибудь кончится.
– И что же должно случиться?
– Кто-нибудь где-нибудь да сломается.
– Мы сломаемся. Мы сломаемся во Франции. Нельзя продолжать делать то же, что и на Сомме, и не сломаться.
– Здесь точно никто не сломается, – сказал я.
– Вы так думаете?
– Уверен. Прошлым летом дела шли очень хорошо.
– Но и здесь тоже могут сломаться, – сказала она. – Кто угодно может.
– Значит, и германцы тоже.
– Нет. Только не они.
Мы присоединились к Ринальди с мисс Фергюсон.
– Как тебе Италия? – спрашивал Ринальди у мисс Фергюсон по-английски.
– Довольно неплохо.
– Не понимать, – покачал головой Ринальди.
– Abbastanza bene, – перевел я.
Он снова покачал головой.
– Это плохо. Тебе нравится Англия?
– Не очень. Я, видите ли, из Шотландии.
Ринальди беспомощно посмотрел на меня.
– Она из Шотландии, поэтому любит Шотландию больше Англии, – пояснил я на итальянском.
– Но Шотландия и есть Англия.
Я перевел.
– Pas encore, – сказала мисс Фергюсон.
– Еще нет?
– И никогда не будет. Мы не любим англичан.
– Не любить англичан? Не любить мисс Баркли?
– Ну, это совсем другое. Не нужно все воспринимать так буквально.
Мы поболтали еще немного, затем пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись. По дороге домой Ринальди сказал:
– Ты нравишься мисс Баркли больше, чем я. Это заметно. Впрочем, шотландочка тоже очень мила.
– Очень, – согласился я, хотя даже не обратил на нее внимания. – Она тебе нравится?
– Нет, – сказал Ринальди.