– О, капитан приехал! – воскликнул один из них, поднялся навстречу Бенвору и расплылся в улыбке. Второй стражник тоже вскочил и комично отдал честь вошедшему.
– Уилкас, почему вас двое? – подчеркнуто сурово осведомился Олквин, демонстративно не глядя на второго. – Здесь что, полно узников?
– Нет, сэр, – вытянувшись в струну, отчитался Уилкас. – Дежурю только я. Хоркан пришел проиграть мне в кости. Присоединяйтесь.
– Вы прибыли за шпионкой, сэр? – с напускной печалью спросил Хоркан. – Или привезли винца, чтобы добрым друзьям детства не было тоскливо в этих унылых стенах?
Бенвор не выдержал, ухмыльнулся и отвесил старым приятелям по подзатыльнику.
– Трепачи… Давайте, показывайте вашу шпионку.
Уилкас прихватил со стола свечу и загремел связкой ключей.
– Ребята из отряда сказали, что она шла пешком, – сообщил он. – И при ней не было никакого оружия. Совсем никакого, даже самого плохонького ножичка. Только толстая палка – она ею прощупывала дорогу через болото.
– Пешком? – удивился капитан. – Из Анклау, через перевал и приграничный лес, безоружная?
– Ну! Брела вдоль реки вниз по течению. Ребята так и не поняли, откуда эта девка там взялась. А обнаружили ее, когда она стояла на Плешивой Башке, вскарабкавшись на самый Ведьмин Клык, и что-то непонятно орала, как сумасшедшая.
Хоркан прыснул. Похоже, они рассказывали уже не в первый раз, но все равно потешались.
– Точно, свихнулась. Если хотела поскорее умереть – лучше и не придумаешь.
– А с чего они тогда взяли, что это шпионка? – нахмурился Олквин.
– Да кто ж еще пробирается той дорогой, кроме шпионов? – удивился Уилкас. – Ребята проследили за ней с полчаса. Девка прооралась, разревелась, посидела на скале немного и потопала пехом через лес. Видать, шла к Норвунду – его шпили хорошо видны с высоких мест. Конбран по-тихому подстрелил ее дротиком с настойкой, которую делает Танбик. Скоро должна проснуться.
Отперев камеру, Уилкас поставил свечу на торчащий из стены камень. Мужчины склонились над лежащей на соломе пленницей.
Бенвор мысленно признал, что до этого представлял ее себе совсем иначе. Во-первых, она была уже далеко не юной девицей. Олквин мог бы дать ей лет двадцать восемь, если очень приглядеться, но не дал бы и шестнадцати, если б мельком посмотрел издали. Короткая аккуратная стрижка очень молодила пленницу, делая ее похожей на юношу. То же впечатление появлялось из-за ее костлявого телосложения, и узкая мужская одежда только подчеркивала это.