Ехали молча. Несмотря на ухабистость дороги, клонило ко сну. Укрывшись овчиной от утренней мороси, каждый был погружен в свои размышления. А подумать им было о чем, особенно Петру. Страх, который нагнал на него боярин Языков, он ощущал почти физически.
Третьего дня царь Федор проводил инспекцию по испытанию учеников лекарской школы Аптекарского приказа на знание учениками лечебных навыков. И, когда, на вопрос царя – знакома ли студиозу Постникову такая хвороба, как скорбут – а царь страдал родовым скорбутом, – тот, вспомнив лекцию ректора школы доктора Блюментроста, рассказал, что этим недугом чаще всего болеют невольники на галерах, потому что питаются однообразной пищей. Но, как только они попадали на берега Африканского континента и находили в прибрежных лесах цитрусовые фрукты, родниковую воду и особенно кислую траву, то в течение нескольких дней почти все выздоравливали.
Это известие сначала вызвало у царя удивление, а потом на него накатил приступ гнева. Как такое может быть? Он, Великий князь. Царь всея Руси, которого уже много лет лечат лучшие доктора Европы, но не могут избавить его от проклятого недуга. А какие-то галерщики, рабы, просто поев лимонов и кислой травы за несколько дней выздоравливали… От ярости его затрясло, он затопал ногами, стал задыхаться, хотел что-то сказать Языкову, но неожиданно у него носом пошла кровь, царь размяк, затих и, медленно сползая с кресла, завалился на бок. Присутствующие доктора констатировали у государя беспамятство на фоне пароксизма.
После случившегося боярин Языков заподозрил иноземных докторов в неправильном лечении. Ему казалось, что «немчура» умышленно подменяла снадобье, чтобы извести правителя. Он мог бы подвергнуть пытке любого из докторов, чтобы узнать, почему от кислой травы, свежих фруктов и ключевой воды у рабов – галерщиков скорбут быстро излечивается, а у государя от такого же лечения только пухли брюхо и ноги. Но для розыска требовалось дозволение самого царя. А он находится в беспамятном состоянии. Возможно, царь Федор в порыве гнева и хотел что-то сказать своему фавориту. Но пароксизм сомкнул государевы уста. А Языков, хоть и ближайший царский боярин, не мог без его повеления принимать самостоятельные решения. Единственный, у кого он мог узнать правду, не спрашивая на это дозволения, – это у студиоза Постникова. Поэтому Петр и боялся, что если Языкову станет известно о его отъезде, то он непременно снарядит за ним погоню. И на первой же заставе его уже будут поджидать стрельцы Разбойного приказа.