Я видел, как они творили чудеса: кто-то заговаривал воду, кто-то лечил людей дымом, кто-то рисовал углём знаки на полу и пел полушёпотом.
Они уважали Бабу Калю. Когда мы приходили, мужчины вставали, женщины кланялись, дети замолкали. Они менялись с ней опытом, делились словами, заговорами, рецептами. А я впитывал всё – молча, глазами, сердцем.
Но самым волшебным всегда оставался лес. Утром, перед тем как войти в чащу, Баба Каля останавливалась, закрывала глаза и начинала тихо шептать.
Это был её шёпоток. Я не понимал слов, да и не нужно было. Сама природа понимала.
После этого грибы будто сами вылезали из земли – поднимались из-под мха, выглядывали из-под опавших листьев, ложились ей в ладони.
Ягоды – будто светились из глубины травы. «Лес – он как человек, – говорила она, – если с ним по-хорошему, он всё
тебе покажет».
А вечером – сказки. Мы сидели у печки, и она рассказывала не истории, а живые миры.
Однажды, когда она говорила про девочку, потерявшую зрение и нашедшую его через голос птицы, я вдруг заметил: из-под пола вылезла мышка. Села у печки, напротив нас, и замерла. Она не ела, не бегала – просто слушала. Я не шелохнулся.
До сих пор думаю: это была настоящая мышка? Или это была сказка, которая ожила? Я тогда погрузился в мир бабкиных слов так глубоко, что реальность и фантазия переплелись. Может, и это была правда.
Баба Каля учила меня видеть. Не глазами, не головой – а всем собой. Через землю, запах, слово, прикосновение. Я ещё не знал, но именно тогда начался мой путь.
Часть 2. Карта, которой нет на свете
После смерти бабы Кали в доме будто стало темно, даже днём. Исчез не только её голос, исчез сам ритм жизни – тот, что звучал в её шёпотках, в походке по утренней росе, в тишине между словами.
Печка ещё держала её тепло, половицы скрипели так же, но воздух был другим. И лес – он замолчал. Словно кто-то повернул ключ и спрятал дверь.
Я много лет не возвращался в Бедришку. Учёба, работа, суета.
Но внутри всё это время что-то звенело. Звук был тонкий, как натянутая леска, и я чувствовал его особенно сильно, когда слышал старинные песни, когда держал в руках старую книгу, когда кто-то начинал говорить так, как говорили только бабки в детстве – не словами, а смыслом.
Я стал искать. Сначала – по памяти. Потом – по книгам. Перечитывал Афанасьева, Бажова, исследовал этнографические дневники, ездил в архивы.