Теперь… всё иначе.
Мужик с красным лицом, еле дыша, швыряет на стол записку: «Давление 195/110, голова раскалывается!». Смотришь на него, как на надоевшую рекламу по ТВ. Ни дрожи, ни страха, ни мыслей. Рука сама тянется к тонометру. Накачиваешь манжету. «195… да, высоковато». Голос – чужая плоская доска.
– Доктор, что делать?! – хрипит он.
Отрываешь листок рецепта. Пишешь: «Каптоприл 25 мг – 1 таблетку под язык». Протягиваешь.
– Выпейте. Через час не отпустит – вызывайте «скорую».
Поворачиваешься к компьютеру. Даже не смотришь, как он, шатаясь, уходит. Раньше сердце ёкало: «Вдруг упадёт?». Сейчас… ловишь себя на мысли о вчерашней ссоре с женой или о том, что в буфете, кажется, остались круассаны. Может, с яблоком? А ведь этот мужик – чей-то дед, наверное. Но это где-то далеко, за толстым стеклом. «Не умрёт – хорошо. Умрёт… ну, значит, так. Я всего лишь врач. Не Бог».
Страшно? Еще бы. Стыдно? До тошноты. Но чувствовать… просто нет батареек. Пусто.
Вопрос, который гложет ночами:
«Если я не могу изменить 90% – зачем я? Декорация в театре абсурда? Просто ставщик галочек?»
Ритуал саморазрушения:
Вы всё ещё приходите в больницу. Но теперь это похоже на медленное самоубийство.
Утро начинается с предательства тела: Руки дрожат не от холода – от пятой чашки кофе и ночи без сна. Зеркало в раздевалке показывает чужого: впалые щеки (минус 12 кг за три месяца), синяки под глазами – как будто тебя отдубасили. «Это я? Или тень того парня, что верил в чудеса?»
Сигарета за сигаретой у подъезда больницы… Едкий дым – попытка заткнуть дыру в душе, замазать трещины в иллюзии «я всё контролирую». Тщетно.
Тишина:
Но самое страшное – не физическое падение. Страшна тишина в голове.
Раньше там кипел диалог: «Назначить А или Б?», «Сказать жёстко или мягко?». Теперь – мертвая зона. Радиомолчание.
Пациент плачет – а ты разглядываешь трещину на потолке: «Интересно, похоже на карту острова или просто на трещину?».
Коллега спрашивает совет – механически киваешь, мысленно считая плитки на полу: «Раз-два-три… Шестнадцать. Ошибся? Надо сначала…»
Даже страх ошибки притупился. Однажды ловишь себя на мысли: «Ну ошибся. Ну умер бы человек. Разве я Бог, чтобы всех спасти?» И от этой мысли – ни волны, ни всплеска. Тихий омут.
Халат стал тяжелым. Не как броня – как мокрая шинель. Слова «доктор, помогите!» бьются о какую-то глухую перегородку внутри и гаснут, не долетая.