А молодые волчата держались в стороне. Ближе друг к другу, как будто стараясь не отставать ни телом, ни духом.
Сафа была возбуждённой – даже слишком. Она металась от одного к другому, то подпрыгивала, то бросалась в сторону, как будто не могла стоять спокойно.
Но когда она думала, что никто не смотрит, её хвост слегка поджимался, а уши дрожали.
Скир пытался шутить. Он то пихал Грина плечом, то подвывал нарочито фальшиво, как будто подражая голосу старого вожака.
Но глаза у него были широко раскрыты. И он всё время искал кого-то взглядом – будто хотел убедиться, что его не забыли.
Илара молчала. Она не поднимала головы, не пыталась встать впереди.
Но лапы у неё дрожали, едва заметно. И дыхание было слишком частым.
Она не боялась – но напряжение сдерживалось в ней так же, как хищный прыжок: до времени.
Грин был громким. Он щёлкал зубами, рассказывал, как «вцепится в горло с первого прыжка», как «уложит любого» – хоть оленя, хоть кабана.
Но глаза его бегали. Он озирался чаще других. И голос его чуть дрожал – не от волнения, а от того, что он пытался перекричать сам себя.
Они были разные – но каждый из них чувствовал, что шаг через черту ещё не сделан. Всё впереди. Всё возможно.
И только Тар стоял тихо. Не сбоку – но и не в центре. Просто рядом. Он не чувствовал страха. И не чувствовал возбуждения. Всё, что было в нём, – это ожидание. Оно не давило. Оно стояло внутри, неподвижно.
Он пытался поверить, что всё, что было раньше – его сомнения, жалость, мысли, от которых становилось тесно в груди, – всё это пройдёт.
Может, это просто было время. Просто переход от игры к жизни.
Он ведь ещё ничего не видел.
Он ещё не видел, как добыча падает.
Не слышал хруста костей.
Не чувствовал запаха крови, когда она свежая, горячая.
Сегодня он всё это увидит. Впервые.
И он не знал, сможет ли выдержать.
Он чувствовал: внутри уже дрожит не страх, а вопрос.
Должен ли я?
Можем ли мы причинять боль?
Не потому что иначе не выживем – а просто потому, что это стало привычным?
Что, если боль стала делом – и никто больше не спрашивает, что она значит?
Он был рад, что сегодня его роль – только наблюдать.
Он не должен будет рвать, не должен будет кусать.
Но он знал: он будет рядом. Будет видеть.
И этого – уже достаточно.
Он почувствует всё – не кожей, не зубами, а глазами. Душой.