Ветер был прохладный, спокойный, еле чувствовался. Мне нравилось просто сидеть здесь в одиночестве, разговаривая с ночью. Я прикрыла глаза и думала обо всем и ни о чем.
Немец говорил, что город – сила. Только, может быть, настоящий центр города был тут? Это место появилось раньше, чем сам город. Тут было единение всех его горестей, трагедий, истории и всех поколений. Если еще иметь в виду то, что весь Васильевский до застройки был в языческих капищах, можно подумать, что это местный Стоунхендж. Тут были друиды, шаманы, ведьмы, рыцари, вельможи, декабристы, стахановцы, партработники и бандиты. И сейчас здесь мы.
Среди всех этих людей мне было спокойно. Кладбище называют ужасающим местом. Наверно оно и будет таким для того, кому есть, чего бояться. На деле это такой же жилой дом, где все наконец легли спать, где никто не спорит и не ругается. А чужой покой нужно уважать.
Я встала со ступеней, осмотрелась. Большая луна выглядывала из-за листвы и на аллее рисовала засвеченную дорожку. Это был мой путь дальше. И я медленно зашагала в сторону выхода, в душе благодаря свой временный приют.
У выхода часть земли была разлинована. Мне показалось, что деревянные балки обрисовывали площадь не больше полутора квадратных метров, расположенных вплотную друг к другу. Это вроде как новые квартиры для новых жильцов. Даже, наверное, коммуналки – тесновато. Правда, разве может на таком узком пространстве поместиться чья-то жизнь?
Я знаю, что у цыган принято строить огромные склепы и наполнять их убранством дома усопшего: обои клеить, золотом украшать, даже телевизор ставить. Вот это подход – как жил, так и будет жить после всех. Вообще у разных культур свои траурные обычаи. На Тибете родственников бальзамируют и оставляют в таком виде в своем доме, превращают комнату в алтарь. И, представьте – для этого тоже есть причины. Своеобразное такое продление жизни. Правда, когда я в 12 лет увидела Ленина в Мавзолее, это зрелище показалось мне крайне печальным, потому что это был не человек, совсем не вождь мирового пролетариата. Это была просто восковая кожа, почти обесцвеченная, голубоватого оттенка, на каркасе. Мне до сих пор кажется, что выбор нации хранить о нем память таким образом – издевательство, если не кощунство. Разве с таким потоком смотрящих возможен хотя бы какой-нибудь покой? В конце концов, Сталин тоже сначала был в Мавзолее, но потом его все-таки захоронили в кремлевской стене. Недавно, кстати, прочитала в новостях, что можно увековечить память о родственнике, сделав из него драгоценный камень. В прямом смысле. Прах обрабатывают по специальной методике, и получается камень. Правда, он всегда будет в синих тонах из-за бора, который невозможно отделить от углерода в костях. Но не такой уж сумасшедшей кажется идея материализовать генеалогическое древо с такими амулетами.