Но вчера – в среду, если верить сбитым хронометрам «Грифона», – когда я застряла между грудами космического хлама, поняла: эта ноша только моя. Мой побег. Мой корабль. Мои шансы.
И если я умру здесь, в этой металлической пасти, то умру не жертвой, а той, кто хоть раз попыталась рвануть за флажки.
Мне потребовалось двадцать три года, чтобы это понять. Мое одиночество научило распознавать присутствие чужих.
И вот они появились.
Сначала – тихий, мокрый звук, будто кто-то пережевывает сырое мясо. Потом – запах: смесь гниющей плоти и ацетона. И только потом… они выползли во плоти. Вернее, то, что от неё осталось.
Ближайший был похож на человека, если бы человека создали из того, что уцелело после бойни. Его лицо собрали из лоскутов кожи, сшив их грубыми стежками. Один глаз – человеческий, мутный и слезящийся. Второй – разбитый оптический сенсор, мертво поблескивающий в темноте. Вместо рта – клапан, как у противогаза, из которого сочилась розовая жидкость.
– Ты не можешь нас убить, – прошипело у него из живота, и я с ужасом поняла, что там был еще один рот. – Нас уже убили. Вакцинами. Излучением. Голодом.
За ним, как тени, возникли остальные. Женщина с грудями из мутного пластика, внутри которых плавало что-то, похожее на пальцы. Существо без головы, с глазами, встроенными прямо в колени. Что-то, что постоянно меняло форму, будто состояло из живой ртути.
И самый страшный – тот, у которого не было лица. Только впадина, марсианская впадина, как след от ластика в школьной тетради.
Когда завыла сирена, он засмеялся. Из его пустоты посыпались звуки, как пуговицы из консервной банки. А потом всё смолкло. Слышно было лишь мерное посапывание уранового двигателя «Грифона».
Теперь я ожидала чего угодно: рычания, визга, свистящего шёпота, может быть, даже попытки разорвать меня на куски – но не этого. Они просто смотрели. Молча.
Трюм «Грифона» был забит до отказа, но не мусором, как я думала сначала, а ими. Десятками существ – если их вообще можно было назвать существами. Кто-то напоминал людей, если бы их собирали из обрезков биомеханики и отчаяния. У других были лишние конечности, глаза на ладонях, кожа, покрытая чешуйчатыми пластинами.
Я сжала в руке кусок ржавой трубы – единственное оружие, которое успела схватить, прыгая в грузовой отсек.