«Пью в одиночестве вино»,
– прошептал я гнетущей пустоте. Одиночество сжимало горло туже ворота или удавки. Взгляд упал на второй бокал – всегда стоявший напротив, пустой и пыльный. Безумие? Надежда? А может просто самообман? Не знаю. Но внезапный порыв поднял меня. «Какая глупость!» – подумалось мне в тот момент. Я наполнил второй бокал до краев рубиновой влагой.
«Я чащу подниму!»
– мой голос прозвучал громче, чем я ожидал, разрезая гнетущую тишину сладкого сада. Я поднял бокал высоко, к небу, где полная луна плыла в бархатном омуте, заливая все своим холодным и равнодушным серебром.
«И приглашу луну! Луна! Приди разделить мое одиночество!»
И тогда случилось невероятное. Не луна спустилась, нет, не подумайте чего плохого про меня, я не настолько безумен. Просто в какой-то момент от моей собственной тени, четко очерченной лунным светом на плитках дорожки, отделился второй силуэт.
Он дрогнул, стал гуще, обрел объем. И из лунного сияния и садовой тени возникла… она. Моя Лилия. Не призрак ужаса, а словно отражение в зеркале забытого летнего дня. Платье цвета молодой листвы, знакомые искорки в глазах, которые теперь светились нежным лунным блеском.
«С моею тенью нас уже двое»
– прошипел я, онемев. Не страх сковал меня, а абсолютное, оглушающее неверие.
Она улыбнулась. Улыбка была теплой, как майское солнце, и печальной, как осенний ветер. «Ты звал Луну, – ее голос был шелестом листьев и звоном хрусталя. – А она послала меня. Тенью, отзвуком… всем, что осталось от лета в этом странном саду. Но я могу чувствовать. Чувствовать лунный свет… и вино». Ее пальцы, полупрозрачные, но явные, обхватили поднятый мною бокал. От них шел легкий холодок, но не леденящий, а освежающий, как ночной ветерок, дарящий столь желанную прохладу после жаркого летнего дня.
Не было слез, не было вопросов о вечности и о том, как дальше жить. Моя Лилия взглянула на луну, потом на меня, и ее глаза засветились чистой, безудержной радостью. «Оно теплое! – воскликнула она с детским изумлением, пригубив вино. – И сад… он пахнет! Я помню этот запах!»
Она отставила бокал и внезапно закружилась, подняв руки к луне. «Танцуй со мной!» – позвала она, и в ее голосе не было ни тяжести утраты, ни тоски потустороннего или горечи потери. Была лишь жажда мгновения, дикая, неукротимая радость бытия – пусть даже такого, призрачного.