Стальной голос отца звучал без эмоций:
– Спасибо, что сообщила о местоположении дочери. Это за молчание. Бери.
Я задохнулась: папа протянул Лизе стопку зеленых купюр.
– Что вы, Эмин Булатович, я от чистого сердца!
– В Америке пригодится. Бери, Елизавета.
Лиза взяла деньги и, оглядываясь по сторонам, положила в карман.
– Я буду молчать. У меня на то свои причины. – Лиза метнула взгляд в мою сторону, но тонировка оградила меня от ее победного прищура.
– Тем не менее. Если информация о побеге моей дочери просочится в прессу, я сделаю так, что ты не сможешь вернуться в Америку. Я наслышан, там у тебя роскошная жизнь.
Лиза побледнела и кивнула. В ход пошли угрозы. Репутация дочери дорогого стоила, и без угроз папа не обошелся.
Я закрыла окно. Хлопнула дверь, папин внедорожник тронулся. Я устало откинулась на спинку кресла, чувствуя на себе пристальный недобрый взгляд.
От этого города у меня остались сладкие воспоминания и следы на запястьях.
Папа не должен узнать о нас с Эмилем. Никогда не должен.
Руки дрожали до сих пор. Хотя вокруг – лишь моя спальня и одиночество. И карандаш в руке. Я рисовала… Эмиля.
Это было глупо, ведь встреча с ним принесла столько боли и много вопросов. Его обвинения в сторону моего отца казались сумасшедшими… тогда. А теперь разум настойчиво требовал объяснений, да только пойти за ними не к кому.
Вчера папа вернул меня домой. Я заперлась в спальне, не желая никого видеть. Даже маму, хотя она умоляла поговорить с ней.
Несмотря на это, дома по-прежнему хорошо. Папа сам строил этот дом много лет назад, и у меня с детства была своя комната, девчачья. Свой аккуратный стол, компьютер, обклеенный фотографиями любимых актеров, своя гардеробная. Все розовое, с бантами… как у принцессы.
Но на фоне моей грядущей помолвки все это меркло.
– Эмиль… – проговорила вслух, пробуя его имя на вкус.
Шею обжигала пустота. Как только отец усадил меня в машину, я стащила подвеску с шеи и спрятала во внутренний карман штанов. Там никто бы не нашел, а дома я перепрятала подарок под комплекты нижнего белья.
Надо было выбросить! Я здесь, а Эмиль в прошлом. И рисунок этот дурацкий нечего рисовать.
Я схватила листок и смяла его. Как оказалось – вовремя. Дверь распахнулась. Я резко бросила комок бумаги в ящик стола, обернулась и… застыла. Слушала приближающиеся шаги и не могла вымолвить ни слова. Между Мурадом и мной не было серьезных родственных чувств, из всех братьев он больше всего напоминал отца.