Ну и, конечно, количество. Ведь будь ты хоть архигениальным человеком, надгробный камень положен тебе все же один, поскольку второй только на соседнюю могилку положить можно. С мемориальными же досками – совсем другой коленкор. Даже самый простой человек за 40–50 лет своей неинтересной жизни черт-те где не побывает: там слово скажет, тут пивка попьет, здесь по причине полного недомогания ночевать останется… А уж если речистый или общительный какой – лепи доски куда хошь – не промахнешься. Ну а если его при этом из дома к дом на государственной машине возят, то тут и армии камнетесов за ним не поспеть.
И еще в ней прекрасно, что душу не выматывает. Ведь раньше все ощущение было, что на людском горе жизнь строит. Тут же – никакого тебе горя, а сплошная радость, хотя, если вдуматься, и непонятная.
Очень любил Заслонов ходить по улицам и читать вслух эти исторические вывески, почерк свой в них узнавая. Одна знакомая даже «экскурсоводом» его называла. Но нету тут ничего смешного, потому что любому человеку приятно, проходя по улице, увидеть, как висит дело его рук, особенно, когда не просто висит, а со значением.
Прекрасная работа.
К сожалению, Авдотьевна не всегда понимала эту заслоновскую увлеченность, поскольку к некоторым историческим личностям имела свое сугубое отношение и иногда, узнав об очередной мемориальной доске, сердилась и обзывалась.
Во всем остальном была Авдотьевна довольна подселенцем и даже думала обженить его, да не просто обженить, а так, чтобы он при ней остался, но женатый. Однажды, вроде бы просто так, привела на чаек Нюру Облачкову из соседнего подъезда – девушку неглупую и работящую, но Заслонов никакого интереса не проявил – чаю попил и с книжкой к себе в уголок удалился – никакого воспитания.
Так они и жили – вдвоем, а иногда и втроем: когда к Бечевкиным свекровь из Сердобольска приезжала, брала Авдотьевна на ночь Никиту Фомича к себе и тогда была вполне и полностью счастлива.
В такие вечера Заслонов вдруг ощущал, что ему доставляет удовольствие ходить на цыпочках и объясняться со старушкой шепотом, а то и знаками. И удивлялся подселенец этой своей странности.
Когда Никите Фомичу стукнуло пять лет, за неимением пугача, подарила ему Авдотьевна заветную фикусову семечку, предупредив, что семечка эта не простая, а чудесная. И доверился Никита Фомич старушке, всем своим открытым для любого слова сердцем доверился, посадил семечку в кастрюльку и начал обильно ее поливать.