Куратор перегибается через стол, и я пугаюсь, что сейчас он для пущего эффекта пропишет моему наставнику по лицу, но старик хватает Креона за руку и вздергивает ее, чтобы кольцо с орлом оказалось на уровне его глаз.
– Вы достигли таких высот, потому что всегда правильно расставляли приоритеты, – говорит куратор, – не разочаровывайте меня.
Лишившись опоры, кисть Креона падает на стол, и перстень бряцает по металлу. Центурион молчит. Ему нечего ответить, или, вероятно, он не может позволить себе этого в присутствии постороннего лица. Моего лица. Теперь куратор смотрит на меня, долго, испытующе.
«Моя цена останется прежней» – как бы напоминает он.
– Завтра Юлия Силва должна быть мертва, – говорит старик, – или у вас будут неприятности, центурион Прэтор.
Когда за ним закрывается дверь, мне стоит огромных усилий остаться на месте. Мне хочется приблизиться к Креону, и жестом ли, словом ли, но хоть как-то выразить свою солидарность. Сказать, что и я в ужасе от жестокости старого ублюдка. Сказать…
Ложь.
На самом деле я думаю, что Юлия Силва и ее грошовый протест не стоят головы центуриона Креона Прэтора. Только сам он считает иначе.
– Он оправдал убийцу, но хочет смерти невинной девочки, – озвучивает он.
– Вы обязаны исполнить этот приказ, – говорю я, а следующее вырывается у меня против воли, – пожалуйста, господин…
– Я сам решу, что мне делать, – отрезает Креон.
Глава четвертая. Юлия Силва.
Я лежу на тюремной койке, отвернувшись к стене, и вспоминаю свои недавние приключения-злоключения: прогулку по городу, арест и допрос. В сухом остатке, куда больше событий, чем за всю мою восемнадцатилетнюю жизнь. Так я не замечаю, как засыпаю.
В камере темно, словно в чреве кита – луч прожектора не ломится в окна, ведь здесь нет окон. Не слышны вой вечерней сирены и экзальтированные речи из динамиков на улице. Короче говоря, условия для сна почти идеальные, если опустить незначительные неудобства в виде холода, жесткой постели и омерзительной вони.
Увы, мне не удается долго наслаждаться уютным коконом из мрака и тишины. Меня будят голоса и лязг решетки, но я не двигаюсь, рассудив, что безопаснее и дальше прикидываться спящей, пока не разберусь, что происходит.
– Так-так-так, – говорит кто-то, – что у нас тут? Вот так свезло!
– Ты погляди на эту попку! – вторит ему другой и разражается лающим смехом, – чур она моя.