А потом лезвие вонзилось в ее сердце.
Атия, беги!
И я побежала.
Я бежала, ведь мои крылья были слишком малы, чтобы летать, да и я была уверена в собственной скорости, пока…
«Неповиновению твоих родителей нет прощения, – сказал человек из пепла, крепко схватив меня за запястье. Его фиолетовый костюм мерцал в темноте. – А теперь воспользуйся моим милосердием и беги. Беги далеко и изо всех сил».
Что-то острое и зазубренное зашевелилось внутри меня от воспоминаний, и я вдруг ощутила приступ неконтролируемого гнева.
Я вскочила, и мой стул с грохотом упал на пол.
Тристан и незнакомец изумленно обернулись.
Сердце яростно стучало в груди. Я посмотрела на руки и поняла, что они дрожат.
– Не угрожайте ему так.
Мой голос был низким, гортанным и больше походил на рык. Я годами не думала о том дне, не воскрешала в памяти крики моей матери и не позволяла запаху человека из пепла коснуться своих ноздрей.
Я не позволяла себе этого.
– Не лезь не в свое дело, девочка, – сказал человек.
Верный совет.
Темным тварям нельзя вмешиваться в людские споры, но я ничего не могу с собой поделать.
– Довольно, – сказала я, изо всех сил сохраняя самообладание.
Незнакомец выглядел пораженным. Без тени страха в глазах он разглядывал мое человеческое обличье:
– Слушай сюда, девчонка…
Я вскинула ладонь вверх и ударила его по лицу.
Хрупкий нос незнакомца с легкостью рассыпался под моей рукой.
Он повалился на спину, от неожиданности и ужаса выпучив глаза. Кровь хлестала, как из старой прохудившейся бочки.
– Ты… ты…
– Я же сказала, хватит, – повторила я с непоколебимой решимостью.
Я сделала шаг к нему.
Незнакомец отскочил назад.
Теперь в его глазах был страх.
«Я могла бы оживить худшие из твоих кошмаров, – думала я. – Могла бы прокрасться в твое сознание и перебирать там все страхи, пока ты не взмолишься о пощаде.
Я бы высасывала воздух, почерневший от твоего страха, позволяя ему стекать вниз по горлу и окутывать кожу, словно теплое одеяло.
Могла бы окрасить этот дом твоей кровью и наплевать на Богов с их законами».
Я сглотнула, прекрасно зная, что не могу сделать ничего подобного.
Не здесь.
Не при Тристане и не при хозяевах «Ковета», которые как раз обернулись и наблюдали за происходящим.
Я бы показала этому человеку свое настоящее лицо и с удовольствием посмотрела бы, как его щеки побледнеют от такого зрелища. Но открыться всей деревне – все равно что объявить охоту на саму себя.