«Доброе утро, папочка!» – сказала Ариадна и поцеловала его в щёку.
Через минуту отец что-то пробормотал, но она уже не слышала, потому что ушла в гостиную, обустроенную по последнему фэн-шую, откуда доносились громкие звуки телевизионной передачи: приятная девушка в наряде феи сообщала о неизбежном приближении изменений погоды.
Завтрак уже давно стоял на столе в расписной фарфоровой тарелке и едва не покрылся липкой плёнкой. Резко, будто с высоты птичьего падения, она присела на диван, от чего поднялось облако свежести, и, выпив сладкий кашрут из сапфировой вазы, приступила к поеданию вермишели с корками лимона в молочном келебердине.
Ариадна переключила канал. Экран стал чёрным, а на фоне заиграла отвратительная песня на непонятном языке, походящем на мяуканье беспомощных мамонтов, постепенно сменяющаяся пугающими звуками, вовсе не похожими на музыку.
На следующем канале воспроизводился фильм драматического жанра, главным героем которого был летучий мышонок, вращающийся под сводом кромешной тьмы и погибший в день весеннего равноденствия. Его одолевала какая-то страшная летучемышиная болезнь, наподобие человеческого рака желудка. От невыносимой боли ничего не спасало, и он начал курить нечто сомнительное, чтобы не чувствовать её. У него появилась зависимость от курения. Это был замкнутый круг. Никто не знает, что в итоге его погубило: болезнь, нечто сомнительное или весеннее равноденствие.
Ариадна снова переключила канал. И вот звуки превратились в беззвучие, совершенно не воспринимаемое человеческим ухом и вызывающее мучительное чувство тревоги. Закрыв уши руками, Ариадна закричала так сильно, что, наверное, было слышно в троллейбусе номер семь, проезжающем вдоль теплотрассы иного измерения.
В комнату зашёл отец. «Тебе пора собираться в школу», – не замечая предобморочного состояния дочери, – отрезал он и импульсивным рывком выдернул провод телевизора из розетки, едва не разрушив этим движением несущую стену и не сбив с орбиты копилку-кролика на настенной полке.
Надев белую кроличью шубу с мягкой лапкой погибшего кролика вместо застёжки и прихватив школьную сумку без тетрадей и учебников, девочка вышла из дома.
Морозное зимнее солнце слегка проникало сквозь ясные тучи, сардонический смех синиц создавал атмосферу нарастающей путаницы, а знойный порывистый ветер постоянно ломал ветви старой черёмухи, из-за чего до внутреннего слуха то и дело доносилось блаженное скуление подземной части дерева.