– Это не первое, – сказал он тихо. – Просто первое, о котором он хочет, чтобы мы знали.
Офицер Делгадо вздрогнул. Он был новым, переведённым из Техаса. Не привык к холодам и не привык к такому взгляду у шерифа.
– Как вы это поняли? – спросил он.
Дэвис не ответил сразу. Он подошёл ближе. Не к телу – к земле вокруг. Прикрыл глаза, вдохнул, как будто пытался уловить запах не разложения, а чего-то другого. Следа.
– Этот город гниёт снизу вверх. Он знает, где бить, чтобы никто не понял, что он уже мёртв.
Он нагнулся, поднял пластиковый кулёк, зажатый между двумя камнями. Внутри – сложенная бумага. На ней цитата, напечатанная машинным шрифтом:
«Кто смотрит в бездну, должен помнить: бездна тоже смотрит в него.
Но что, если бездна – это ты сам?»
– Ницше, – тихо сказал Ланкастер. – По-моему.
Дэвис кивнул.
– По-твоему – верно. Только он исказил цитату. Нарочно. Это не философ. Это художник. Он вырезает философию на коже.
Скорая не торопилась. Они знали: мёртвого не вернуть. Судмедэксперт, доктор Элли Браун, прибыла ближе к семи. Холодная, сдержанная, всегда в перчатках ещё до того, как вышла из машины. Она не любила говорить при свидетелях, но с Дэвисом у неё был свой стиль общения.
– Глазные яблоки удалены аккуратно. Не просто вырваны – это сделано хирургом или кем-то с медицинским опытом. Следов борьбы нет. Возможно, он был под анестезией… или добровольно неподвижен.
– Добровольно? – фыркнул Делгадо.
Она не ответила. Только посмотрела на него так, будто он спросил: «Почему кровь красная?»
Дэвис всё ещё держал лист бумаги.
– Это послание, – сказал он. – Но не нам. Он говорит самому себе. Как будто подтверждает: я ещё жив. Пока кто-то может увидеть мой смысл – я не исчез.
– Значит, он хочет, чтобы его нашли? – спросил Ланкастер.
Дэвис посмотрел на реку. Лёд трещал и плыл, как сломанная память.
– Нет, – сказал он. – Он хочет, чтобы мы начали игру. Это шахматы, только фигуры уже мертвы.
В этот момент поднялся ветер. Бумага в руке шерифа чуть не вырвалась. Он сжал её крепче.
А потом – тишина. Как в театре, когда гаснет свет и зрители замирают в ожидании.
Первый кадр был снят. Детройт просыпался, а в его жилах уже текла кровь. В углу круга, там, где никто не смотрит, начало двигаться нечто. И оно знало, что второй ход – за ним.
2. Шум Детройта: машины, кровь и реклама