И тут Ева поняла. Это была не карта конкретного места. Это была карта всех мест. Каждая дорога вела в отдельный мир, каждая развилка открывала новую реальность. Центральное строение было точкой схождения, местом, где все миры соприкасались.
Картой Всех Дорог.
Первый Картограф дорисовал последнюю линию и откинулся на спинку стула. Несколько мгновений он просто смотрел на своё творение, и в его нечеловеческих глазах мелькнуло что-то похожее на сомнение.
– Слишком опасно, – произнёс он, и его голос звучал как эхо в пустом колодце. – Никто не должен обладать такой силой.
Он протянул руку над картой, и Ева увидела, как пергамент начал тлеть по краям. Нет, не тлеть – распадаться. Карта разделилась на части – семь фрагментов, которые разлетелись по залу, исчезая в светящихся порталах на стенах.
– Когда-нибудь, – произнёс Первый Картограф, и теперь Ева была уверена, что он обращается к ней, – кто-то попытается собрать их снова. Кто-то, движимый любовью, или жадностью, или отчаянием. И тогда…
Он повернулся и посмотрел прямо на Еву. Его глаза были как два солнца, и смотреть в них было невыносимо больно.
– Будь осторожна, наследница. Некоторые двери открываются только в одну сторону. А некоторые не должны открываться вовсе.
Видение начало распадаться. Зал с картами расплывался, как акварельный рисунок под дождём. Но прежде чем всё исчезло окончательно, Ева успела заметить кое-что ещё. На запястье Первого Картографа, среди движущихся татуировок-карт, был рисунок сада. Маленького волшебного сада с калиткой.
Точно такого же, какой она нарисовала для Анны пятнадцать лет назад.
Ева очнулась на полу своей мастерской. В ушах звенело, во рту чувствовался привкус меди, а левая рука онемела от локтя до кончиков пальцев. Она попыталась пошевелить пальцами – получилось, хоть и с трудом.
Медленно, опираясь на правую руку, она села. Голова кружилась, но не так сильно, как после обычных видений. Это было другое – не просто подглядывание за путешественником, а погружение в память самой карты.
Фрагмент всё ещё лежал на столе, но выглядел иначе. Линии стали чётче, символы – ярче, а в том месте, где были более свежие штрихи, проступили новые детали. Теперь Ева видела: кто-то пытался дорисовать недостающие части, но делал это неправильно. Линии были проведены обычными чернилами, без понимания сути.