– Тем более что спящий не осознает, что спит.
Я помню, что подумала про себя: «Надеюсь, что я не сплю!»
Я незаметно ущипнула себя за руку. «Да нет же, моя прекрасная, ты в состоянии как нельзя более бодрствующем!»
Чарующе.
– Между этими странами множество взаимовлияний. Да в конце концов, они ведь много веков подряд охотно и взаимно обогащали друг друга. Говоришь, Мелисанда, что у хокку все-таки нет таких уж строгих правил композиции?
– Это не обязательно короткое стихотворение. И если форма довольно свободная, то под ней скрыто обращение к вечному и эфемерному, как и в японских хокку.
– Тут речь о тех же самых философских течениях. Или нет?
– О даосизме и буддизме. Чань – безмолвная медитация, духовное озарение. Это японский дзен.
– Потрясающе, до какой же степени нас притягивает этот континент, правда? – заключает он с блестящими глазами, явно разволновавшись. – Я рад разделить это увлечение с тобой, Мэл!
– Idem… [4]
Обмен трогательными улыбками.
Потом, с любопытством:
– А ты не мечтала когда-нибудь поехать в Японию? Или вообще в Азию?
– А то, еще как!
После краткой паузы он вдруг со вздохом:
– А вместе было бы еще лучше…
Опять улыбки. Сияющие.
И Гийом шаловливо уточняет:
– Только уж тогда в Китай. Там не будет языкового барьера: ты сможешь переводить!
Смеемся. Восхищенные глаза у обоих блестят одинаково.
Мне нравится то, что я слышу.
* * *
Между нами сразу же установилось согласие. Еще бы – столько общих интересов! Обожаю такие откровенные обмены.
Счастье накрыло нас невидимой волной прямо в битком набитой комнате. Люди вокруг нас словно растворились в обстановке, среди споров и невнятного шума, стука вилок и ножей о тарелки и негромкой приятной музыки. Никого не осталось – только он и я.
Перед нами распахнулся горизонт всех мыслимых возможностей. Я почувствовала, как из моей спины вырастают крылья бабочки, уже подрагивавшие от нетерпения. Сердце наполнилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.
Бескрайний горизонт.
Но почему оно так нам знакомо, это странное чувство, так выбивающее из колеи?
Разве что мы случайно встречались как-нибудь днем, – а скорей уж вечером, в поезде, самолете, переполненном зале, – не знаю, где еще…
Стало ясно: у нас не осталось никакого точного воспоминания, только глубокий отпечаток, оставленный каждым из нас в другом. Как бы там ни было, а это абсолютная достоверность. Упрямая. Весьма упрямая.