– Анна! – рев Влада потряс воздух.
Она не упала сразу. Замерла на краю, балансируя, прижимая Сашу к себе так, чтобы он не пострадал при падении. Влад бросился вперед, но было уже поздно. Ее взгляд встретился с его взглядом. Не страх. Не ужас. Лишь бесконечная печаль и… предупреждение. Спаси его.
Она отшвырнула ребенка назад, в сторону Влада, грудью вперед, телом закрывая дитя от возможного выстрела или камня. И шагнула в пустоту.
Саша, завернутый в одеяло, мягко упал к ногам Влада. Он даже не заплакал. Влад стоял как вкопанный, глядя в бездну, где уже ничего не было, кроме тумана над ядовитой водой. В руке его дико дрожал Samsung. Красный огонек все мигал. Он записал. Записал ее последний взгляд. Ее жертву.
Сзади подбежали люди из группы. Кто-то поднял Сашу. Кто-то тронул Влада за плечо.
– Влад… Влад, прости…
Он медленно повернулся. Лицо его было каменной маской. Только в глазах бушевал ураган боли, гнева, вины. Он посмотрел на плачущего теперь Сашу в руках у женщины из группы. Потом на телефон в своей руке. Запись остановил. Батарея – 11%.
– Не… не "плости", – прошипел он так тихо, что услышали только самые ближние. Голос был страшен. – Она… спасла его. По Кодексу… – Он судорожно сглотнул ком в горле. – По Кодексу… глава "Же-ртва"… она… п-равильно поняла. – Он швырнул взгляд на группу, заставив всех отпрянуть. – Тепе-перь… идем. Быстло. К Молю. За ней… – он кивнул в сторону пропасти, – мы ве-рнемся. Когда спасем… будущее.
Он взял Сашу на руки, прижал к своей груди, почувствовав крошечное тепло жизни сквозь толстую ткань. Потом открыл Кодекс Позднякова на закладке. Страница о переходе через водные преграды. Его пальцы, окровавленные в цыганскую ночь (о чем группа старалась не вспоминать), дрожали.
– Читайте, – приказал он хрипло. – Глава "Плавследства". Мы… строим плот. Сегодня.
Глава 2: Кровь и Пыль
…Казалось, удача улыбнулась им. Табор цыган, кочующий на крепких, приземистых лошадях, встретил их у костра как братьев. Пели. Плясали. Делились скудной едой – тушенкой из крыс и похлебкой из сомнительных кореньев. Вино, темное, как деготь, лилось рекой. Вожак, старик с лицом, как дубленый ремень, и глазами молодого ястреба, обнял Влада, назвал "сильным братом". Девушка с глазами угольками и голосом сирены пела песни, глядя на Влада так, что у него, впервые за долгие месяцы, сжалось что-то внутри, кроме злобы и боли. Анна, тогда еще живая, сидела рядом, улыбаясь редкой улыбкой. Даже картавость Влада, когда он пытался подпевать, вызывала не насмешки, а веселый гул.