Он чувствует.
Не потому, что она – призрак прошлого.
А потому, что она – его последняя дверь
к человечности, если она ещё существует.
Но он боится открыть её.
Он – порождение тьмы.
Она – наследие солнца.
И в этой встрече нет победителя.
Конец главы I.
Глава II. Ветер с гор приносит имена
Эпиграф:
«Память – это не то, что мы помним.
Это то, что нас ищет, пока мы бегаем в темноте. »
Старый город Сигишоара жил, будто застрял между временем и сном.
Узкие каменные улицы, витражи, выцветшие от солнца, и башни, в которых даже эхо звучало иначе.
В этом городе не было туристов в конце осени – только тени, дождь и редкий свет фонарей.
Лайа знала, куда идёт.
Дом был указан в дневнике – ветхая усадьба за холмом, чья крыша провалилась, а окна были заколочены не досками, а печатями.
Древними.
Кровавыми.
Она держала ключ, ржавый, с тюркским гравированием на головке:
"Ахыр зулмет" – "Последняя тьма".
Он чувствовал её присутствие ещё до того, как услышал шаги.
Тепло, давно забытое, как запах родной земли после изгнания.
Влад стоял у окна – как и стоял, когда её увезли из дворца в возрасте шестнадцати.
Тогда он не попрощался.
Тогда он уже начал меняться.
Теперь он уже не Влад.
И не Дракула.
Он – тень.
Дверь скрипнула.
– Ты не изменился, – сказала она, тихо, почти с упрёком.
Он обернулся. Свет из окна выхватил только половину её лица.
Глаза были те же.
Но не юные.
Мудрые. Уставшие.
– Я умер. Это замедляет старение, – ответил он, и впервые за столетие услышал собственный голос с иронией.
Она не улыбнулась.
– Ты был мёртв и тогда.
Он не ответил.
Просто смотрел.
Она вошла медленно.
Её шаги звучали так, как звучали шаги по мрамору дворца Топкапы.
Каждый шаг – напоминание.
– Я слышала о тебе, – сказала Лайа.
– О ночных убийствах.
О князе, исчезающем в тумане.
О легенде, которую боятся даже те, кто не верит в неё.
– Я слышал о тебе, – ответил Влад.
– Женщина, которая не стареет. Что родилась в огне империи и ушла в тени Европы.
Ты снова Лале?
Она подошла ближе.
– Я всегда была Лале. Даже когда мне это запрещали. Даже когда я стала кем-то ещё, чтобы выжить.
– Выживание – проклятие
– сказал он.
– Ты знала это лучше всех.
Молчание повисло, как клинок.
Она смотрела на него долго.
Без слёз.
Без облегчения.
Только – взгляд, тяжёлый, как вечность.
– Я пришла не ради воспоминаний.
– Она говорила ровно.