Однажды в детстве Роуз с братом Генри затеяли игру на заднем дворе – решили прорыть нору до самой Австралии. Брату уже давно наскучило копать, а она все рыла и рыла и вырыла кратер такой глубины, что могла бы запросто уместиться там целиком. Мама, увидев это, страшно разозлилась и велела немедленно засыпать яму, и потом все приговаривала себе под нос, что корни драгоценного куста гортензии теперь погибли и что дочь едва не погребла себя заживо. Роуз помнила, как возмутила ее тогда подобная несправедливость, ведь она потратила столько усилий, чтобы вырыть нору. И теперь у нее было такое чувство, словно она с тех пор не прекращала рыть этот свой туннель и наконец-то вынырнула на противоположной его стороне.
А там оказалось совсем не так, как она себе представляла.
Роуз строго напомнила себе, что ей уже не семь лет, набрала в легкие ледяного воздуха и направилась к винному погребу – невысокой постройке из дерева и камня, стоявшей под боком у общественной автостоянки. Позади погреба виднелся очень большой, промышленного вида амбар с рифленой крышей. Вывеска у входа в магазин сообщала, что винная лавка работает с десяти до шестнадцати. Роуз посмотрела на часы. Уже начало двенадцатого. Подергала ручку, но дверь даже не дрогнула. Заглянула сквозь пыльное стекло внутрь и увидела несколько винных бочек и барную стойку во всю длину помещения, но никаких признаков жизни.
Справа скорбно щелкнула одинокая сорока. «Одна – на беду», – подумала Роуз[2]. Она верила всем приметам: верила, будто дурные вести всегда приходят по три и что черно-белые птицы предвещают погибель. Нехороший знак.
Изо всех сил стараясь не обращать внимания на птицу, которая склонила голову набок и с любопытством ее разглядывала, Роуз повела машину влево – стоянка осталась у нее за спиной – и поехала по той, другой дорожке, у которой стоял указатель «Частные владения». Дорожка резко свернула, Роуз увидела перед собой дом – и невольно ахнула. Даже в такой серый день здание представляло собой впечатляющее зрелище: стены из песчаника с огромными прямоугольными окнами венчала двускатная крыша под темным шифером с двумя печными трубами по краям. Широкую деревянную дверь, укрепленную железными гвоздями, и квадратное крыльцо обрамляла пара величественных колонн из песчаника, а довершали картину два всклокоченных лавандовых куста в поблекших медных урнах. Роуз смотрела на дом, стоящий в окружении холмов, и думала, что еще никогда в жизни не видела ничего подобного – подавляющего и прекрасного одновременно. В голове возникло отчетливое ощущение дежавю: когда-то она все это уже видела, когда-то все это уже знала…