В подходящей к гробу толпе все
перемешаны. Слуги, крупные и мелкие торговцы с купцами, главы
гильдий, ремесленники, землевладельцы и прочие чередуются, смотря,
кто как встал в очереди. Никто не старается пролезть вперед. Дальше
все равно выйдут во двор и будут сопровождать гроб до
усыпальницы.
Среди последних к гробу подходит Сир
Бакки Таль. У весельчака вечная широкая улыбка во весь рост. Сейчас
его лицо впервые передо мной предстало в траурном виде. Он не
задерживает с прощаниями. Касается гроба и отходит. Его сменяет
палач Кред. Невероятный здоровяк плачет и не скрывает этого. Из-за
слез все его лицо влажное. Он без конца размазывает слезы по лицу,
а они все равно продолжают течь. Кред смотрит на отца, учащенно
кивает и что-то бормочет себе под нос. Из-за волнения он забывает
коснуться гроба и отходит в сторону, на этот раз двумя руками
пытаясь стереть льющиеся рекой слезы.
Теперь наша очередь. Мама сильнее
хватается за мою руку. Я чувствую, она не хочет трогаться с места.
Алан первым выходит вперед, говорит: «Прощай отец», едва касается
рукой гроба и пятится обратно к нам.
Даниэль подходит к гробу, крепко
берется за край и долго смотрит на лик отца. Губы брата что-то
шепчут. Доносятся обрывки фраз. Брат клянется отцу достояно править
Скалистым Берегом.
Старший брат заканчивает и смотрит на
нас с мамой. Я пытаюсь ее подвести к гробу, но она
противится.
Даниэль идет к нам и берет маму под
руку с другой стороны. Вместе мы подводим маму к отцу. Она
хватается обеими руками за гроб и у нее начинают литься
слезы.
Теперь я держу маму за локоть. Боюсь,
что с ней может начаться истерика или упадет в обморок. Даниэль со
своей стороны просит ее успокоиться.
Мама произносит: «Прощай» и начинает
плакать навзрыд. Крепче беря ее под руки, мы с Даниэлем отводим ее
в сторону.
Консильери дает команду гвардейцам
поднести крышку гроба. Но я так и не успел попрощаться с отцом. Как
в то злополучное утро, когда он уехал разгонять бунты. Не хочу
допускать той же ошибки.
Бросаюсь к гробу и хватаюсь за него.
Только в этот момент понимаю, что мне совершенно нечего сказать.
Будь он живой, мне столько бы хотелось сказать, а сейчас, когда его
нет, и в гробу лежит мертвец, мне нечего ему говорить. Это уже не
отец. Это просто мертвое тело.
– Прощай. Нам будет тебя не хватать,
– говорю единственное, что приходит на ум и отхожу в
сторону.