— Старые они, —
не задумываясь, выдала Маша. — В сундуке,
в деревне, где я росла, у бабки-хозяйки похожие
хранились. Помню, в шкатулке с рукоделием и иглами
ещё и сукном обтянутые были, и с орлами.
— Верно. Вот тебе орёл, —
почти из центра разложенных на одеяле раритетов был
извлечён ржавый кругляш с непонятной, истёртой птицей
и петелькой сзади. — Все эти пуговки с позапрошлого
века, ближе к концу... Стеклянные, к примеру, одно время
приказчики и прочий мелкий люд любили на поддёвки
нашивать, достаток являть и форсу ради... Помню
я те времена. Как с цепи по ту пору
сорвался народец. Едва мелочишка в карманах завелась —
тотчас в лавку несётся... Картуз повыше, сапоги бутылками
и пуговицы понаряднее. У кого копейки после
оставались — цепочку плохого серебра поперёк пуза цепляет,
достаток выпячивает. И по улице гоголем эдаким
прогуливается взад-вперёд, павлином перед всеми красуется...
— Фрол Карпович взял несколько ржавых, пупырчато-шероховатых
блинчиков с ближнего к себе края. — А вот
эти...
Прошипев нечто неприличное, кицунэ,
скривившись, выплюнула:
— Вермахт. Помню такие.
Поменьше — кительные, побольше — шинельные.
И владельцев тоже очень хорошо помню.
Посмурнел и боярин.
— Они самые. Их там больше
всего накидано. А вот, — тыкнул он в куски ржавой
проволоки, — стальной обруч от фуражки. Точнее то, что от
него осталось... Может, и кокарда где-то есть.
Я не шибко копался, больше разное искал, чем
собирательствовал. Куски ткани, — пуговицы полетели
на одеяло, взамен их рука шефа указала
на разложенные лохмотья, — по времени тоже указывают
на то, что самые свежие в тот подпол попали как раз
во Вторую мировую... Остальные раньше. Точнее
не скажу — погнило много. Затапливало там несколько раз.
На кирпиче разводы белые остались от большой воды.
Да и нежить почти всё вместе с телами пожрала... Вот
монетка. Тоже при его Императорском Величестве чеканенная, —
отдельно лёг мало чем отличающийся от других блинчик, разве
что без дырок и петельки сзади. — Иванов! Швец!
Насмотрелись? — Фролу Карповичу надоела роль разжёвывающего
примитив наставника, и он возжелал послушать других.
— Напрягайте умишки! О чём нам сии находки говорят?!
Друзья подобрались. Тон руководства,
строгий и учительский, недвусмысленно намекал на то, что
от них ждут правильных выводов из увиденного
и услышанного, а зная боярские привычки, оба
понимали — попытка в сдаче очередного экзамена на
профпригодность будет одна и очень важно
не облажаться.