Солдат швырнул девочку на землю. Она ударилась головой о камень и затихла. Он начал расстегивать свой пояс.
И тут я посмотрел на девочку. Аки. Я не знал ее имени тогда, но я увидел ее лицо – перепачканное, в слезах, с тонкой струйкой крови, стекающей по виску. И в ее беззащитности я увидел отражение своего позора. Я увидел своего господина, которого бросил. Я увидел Таро, которому не помог. Я увидел всех их.
Я не знаю, что произошло. Может, чаша моего стыда переполнилась. Может, вид этого торжествующего ублюдка, который собирался надругаться над ребенком, наконец-то разбудил во мне что-то человеческое.
Голос в голове все еще шептал: «Беги!». Но рука сама легла на рукоять катаны. Пальцы, которые дрожали неделю, вдруг стиснули ее с силой.
Я шагнул из-за сарая.
– Эй, – сказал я. Голос прозвучал хрипло.
Монгол обернулся. Увидев меня – оборванного, грязного, но с двумя мечами у пояса, – он ухмыльнулся. Он не видел во мне угрозы. Просто еще одну жертву. Он вытащил свою кривую саблю и пошел на меня, лениво, уверенно.
Страх никуда не делся. Он был там, в животе, холодным комком. Но поверх него было что-то еще. Ярость. Горячая, очищающая ярость.
Он замахнулся для удара сверху, мощного, грубого, рассчитанного на то, чтобы разрубить меня пополам.
А я… я просто перестал думать. Тело вспомнило все само. Легкий шаг в сторону. Плавное движение меча, не рубящее, а режущее. Моя катана встретила его незащищенную шею. Лязга не было. Был только тихий, влажный звук.
Голова монгола с удивленным выражением на лице отделилась от тела. Туловище сделало еще шаг и рухнуло в пыль.
Я стоял, тяжело дыша. В воздухе пахло кровью. Моей и чужой. Вкус меди снова был на языке, но на этот раз он был другим. Не вкусом страха. Вкусом возмездия.
Я подошел к девочке. Она была без сознания, но дышала. Я осторожно поднял ее на руки. Она была легкой, как перышко.
И куда мне теперь с ней? Бросить здесь? Я только что убил, чтобы спасти ее. Оставить ее – значит сделать эту смерть бессмысленной.
Я понес ее в уцелевший сарай, подальше от трупа. Нашел ведро с дождевой водой, смочил тряпку и стер кровь с ее виска. Рана была неглубокой.
Она очнулась через час. Открыла глаза и увидела меня. В ее взгляде был испуг. Она отползла в угол.
– Не бойся, – сказал я. – Я не трону тебя.
Она молчала, глядя на меня огромными, как у олененка, глазами.