Я знал это ещё до того, как она сюда пришла. Знал имя её отца. Знал, чем он занимался. Знал, что Том полез туда, куда не следовало. Всё знал. Потому и сидел здесь, когда она вошла.
Потому что иногда проще встретить беду лицом к лицу, чем ждать, пока она подползёт сзади.
А теперь – стрельба, кровь, тупик, её истерика.
И – грёбаный телефон в её руке.
Полицейский вызов сюда сейчас – это как включить сирену на охоте: все придут. Не только копы. И не только те, кто играет по правилам.
Я посмотрел на неё.
Идиотка. Храбрая идиотка.
И всё равно – красивая, живая, настоящая.
Сейчас она не понимала, но если выберется – станет другой. Станет сильнее. Или сломается окончательно.
Я не знал, зачем я всё ещё рядом.
Может быть, потому что устал быть одним. Может, потому что в её глазах был тот самый взгляд, который не даёт спокойно спать по ночам.
А может…
Может, потому что у меня тоже когда-то была такая же истерика, на таком же полу, с таким же липким страхом.
Но я выжил.
И она выживет. Если будет слушать.
Я выругался сквозь зубы, взял её за локоть и резко дёрнул:
– Слушай внимательно, – сказал я тихо, но резко, глядя ей прямо в лицо. – Домой ты не пойдёшь. Ни сейчас, ни потом. Ни в какую мать его секунду. Поняла?
Она нахмурилась, губы дрогнули, но не перебила.
Хорошо. Уже лучше.
– Если ты сейчас позвонишь ему— отцу, – продолжил я, – он погибнет. Или хуже. Его выдавят. Используют. Против него пойдут. Потому что ты – зацепка. Точка давления. Уязвимость.
Я видел, как у неё дрогнули глаза.
– Твой старик не просто коп, – сказал я.
Я сделал паузу, чтобы она переварила.
– Ты думаешь, ты случайно попала в это?
– Я… – начала она, но я перебил.
– Нет, заткнись и слушай. Это не про тебя лично. Это про то, что он сделал. Или что подумали, будто он сделал. И теперь ты – идеальный повод.
Я наклонился ближе, понизив голос:
– Если они узнают, что ты рядом, что ты с ним – он труп. Или предатель. Его поставят перед выбором. А ты не хочешь, чтобы он делал такой выбор, поверь мне.
Да, я нагло ей врал прямо в глаза, дело было в ней, но ей рано еще об этом знать. Эмма всё ещё смотрела. И я видел – в ней борются страх и логика.
Но теперь уже не истерика. Теперь – начало понимания.
– Мы уйдём, – сказал я. – Ненадолго. Настолько, насколько надо.
– А потом? – прошептала она.
– Потом, – сказал я, – либо он очистится. Либо мы начнём войну.