Сидевший справа молодой человек с непослушной копной темно-каштановых кудрей уставился на меня. Против обыкновения я встретилась с ним глазами. Смотрела в упор, с вызовом – пусть попробует насмехаться надо мной и над моими усилиями, – но и тут его взгляд из-под полуопущенных век не ушел в сторону. Только морщинки разбежались в уголках глаз, когда он улыбнулся сквозь темную тень, падавшую от усов. Это была улыбка откровенного удивления, даже восхищения.
Что он о себе воображает? Что хочет сказать этим взглядом?
Долго раздумывать о нем было некогда: я уселась на свое место, достала из сумки бумагу, чернила и перо и приготовилась записывать лекцию Вебера. Я не позволю этому дерзкому, беззаботному взгляду привилегированного сокурсника смутить меня. Я смотрела прямо на преподавателя, все еще чувствуя на себе взгляд студента, но делая вид, будто ничего не замечаю.
Вебер, однако, был не столь сосредоточен на собственной лекции. Или не столь снисходителен. Глядя в упор на молодого человека, профессор откашлялся и, когда тот так и не перевел взгляд на кафедру, проговорил:
– Я требую внимания всей аудитории. Это ваше первое и последнее предупреждение, герр Эйнштейн.
Вечер 20 октября 1896 года
Цюрих, Швейцария
Войдя в вестибюль пансиона Энгельбрехтов, я тихо закрыла за собой дверь и отдала мокрый зонтик ожидавшей горничной. Из задней комнаты доносился смех. Я знала, что девушки ждут меня там, но пока что не готова была подвергаться допросу, пусть и благожелательному. Мне нужно было побыть одной, подумать о прожитом дне – хотя бы несколько минут. Стараясь ступать тихонько, я начала подниматься по лестнице в свою комнату.
Скрип! Черт бы побрал эту рассохшуюся ступеньку.
Из дальней гостиной, шелестя темно-серыми юбками, показалась Элен с чашкой чая в руках.
– Милева, мы тебя ждем! Ты забыла?
Элен взяла меня за руку и потянула в заднюю комнату, которую мы теперь называли между собой игровым залом. Мы считали себя вправе давать ей название, поскольку, кроме нас, ею никто не пользовался.
Я рассмеялась. Как бы я прожила эти месяцы в Цюрихе без этих девушек? Без Миланы, Ружицы, а главное – Элен, моей родственной души, почти сестры, с ее острым умом, доброжелательностью и – странное совпадение – такой же, как у меня, хромотой. И как я могла колебаться хоть день, прежде чем впустить их в свою жизнь?