Про любовь, словно свет, что спасает одну.
Вы умели писать о чуме и о свете,
О предательстве – и про любовь.
Про Пилата, уставшего жить на рассвете,
И про женщину, что улетела
Многих спасла,
Но себя сумела
Сберечь от боли и слез.
Вам кричали: «Уймись! Умери свои строки!»
А вы – в черновик,
на полях, в молоко.
И когда задыхалась эпоха от злобы,
Вы держали перо.
И шептали:
легко.
Вы горели в аду не за славу и книги -
За право дышать,
За один светлый миг.
Чтобы в мире, где всё продаётся паршиво,
Остался хоть кто-то, кто жив.
Вот и время настало к тебе обратиться
Мой старый учитель прозы, романов.
Ты вел меня лихо чредою страниц,
Где разум терзает совесть с обманом;
И правдой страшной, распятой, в душе
Ты многое вырастил в юности мне.
Помню, как вместе с Родей я шел
Под ливнем, шатаясь от мыслей:
Имею ли право я сердцем, душой?
Где прячутся тайные смыслы?
Ты мне говорил отбрасывать страх,
Ты учил: не сбежать от расплаты в делах.
Словно топор вонзается в грудь,
Перекошены лица без сна;
И мир вдруг становится как за стеклом,
Ты вел меня в тень, не скрывая лица.
Многое сам ты прошел за свой век
И святый стоял на плахе за грех.
Я помню и Соню, несущую свет,
Пусть каждый к ней зол и жесток был.
Она продолжала замаливать грех
За тебя и меня перед богом.
С тобой, мой учитель, я понял одно:
Путь сквозь страданья всегда не пустой.
С тобой я узнал: настоящая сила
Не в топоре, а в прощенье, в слезах
Ты не учил быть хорошим, но честным -
Честным до боли, до крика в глазах.
И мне не забыть, как ты тихо сказал:
«Пока ты страдаешь – ты не пропал»
Федор Михалыч, книги твои
Во мне отзываются громко:
Ты научил, как свой голос развить
И донести до потомков.
Теперь мне твоим продолжением быть
И верности слову до гроба хранить.
Не жил я как Достоевский -
В изгнанье, на плахе, в долгах
Как Булгаков не был я мучим
От цензуры, в поэмах и снах.
Не шел я как Лев под Севастополь,
Не спорил с царями, не бросил свой род.
Но знаю, как правда давит на горло,
Как совесть сильнее всяких невзгод.
Не писал я, как Гоголь – в пламени ночи,
Смеясь сквозь гримасу безумства тоски.
Но я тоже боюсь этой бездны молчаний,
И в ней оставляю кусочек мечты.
Я не прошёл их дорог, не писал их страниц,
Не вдыхал тонны пыли архивов,
Но когда я один перед книгой молчу -
За спиною их тени. И – Выдох.
А значит писать мне теперь как они,