Сарем ещё раз закрыл глаза, образ Вирены всплыл в его мыслях. Никак воина, не фигурой, что держит Совет взглядом, а девушкой на тренировочной арене Ткачей, с дерзкой улыбкой и блестящими от пота прядями. Она стояла над очередным поверженным противником с выражением «а что дальше?», не потому что хотела большего, а потому что всё это было для неё вызовом. Она смеялась, дерзко провоцировала соперника, играючи уворачивалась от ударов. Гибкая и стройная фигура девушки порхала с двумя мечами в изящном, но смертельном танце.
Сарем тогда сидел в тени ложи замерев от этой красоты. Её движения приковали его взгляд. Перед ним стояла настоящая ярость пламени.
У него были сотни воинов, десятки отчётов, тысячи золота. Но эта девчонка с глазами цвета штормовой волны заставила его впервые за долгое время почувствовать не власть, а желание не только, как мужчины. Желание верить, что кто-то ещё способен идти не по правилам.
Он решил тогда выйти к ней лично.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Вирена, – дерзко ответила девчонка, посмотрев прямо ему в глаза, – Но я вам не подхожу.
– Почему?
– Потому что я не молчу, когда велят. И не кланяюсь, если не уважаю.
Ее прямота, напор, задели его душу. Не было ни малейшего сомнения. В тот же день он отправил распоряжение: назначить Вирену командиром младшего отряда Ткачей. Совет возмущался. Но он не слушал.
Она была рождена не служить. Она была рождена вести.
И сейчас, стоя в этом пустом коридоре, Сарем всё ещё чувствовал: он не ошибся. Но цена слишком велика за каждый раз, когда он смотрел на неё и знал: она не сможет ему принадлежать, никому не под силам приручить этот дикий огонь. Его сожаления прервал шум где-то за окном. Он бросил последний взгляд, где она была недавно, развернулся и направился к себе.
Казармы Ткачей Боли были спрятаны за юго-западной стеной столицы. Без знаков, без вывесок. Только белая арка из выжженного камня и дверь, которая открывалась лишь тем, кого звали по имени – настоящему, не по титулу.
Внутри не было громких голосов. Ткачей не учили кричать.
Бойцы молча сидели у длинных каменных столов, кто-то затачивал клинки, кто-то наматывал бинты. Один за другим они проходили вглубь зала, туда, где стояла чаша с пеплом. Каждый опускал в неё ладони, задерживал дыхание. Потом вынимал руки, оставляя след.