Зрители, а их в гостиной было всего двое, разинули рты. На первой картине был изображен пейзаж – темные серые каменные стены и в зарешеченное окошко пробивалась в камеру яркая желтая луна.
На второй картине был изображен портрет сидельца с искаженной физиономией в шлеме вместо шапочки сварщика, прикрывающего не по годам лысеющий череп. В руках он держал держатель от электросварочного аппарата с электродом, что придавало портрету удручающее зрелище. Сия картина явно когда-то была срисована непревзойденным портретистом с натуры, напоминающая его сокамерника Степку-сварщика.
Оправившись от увиденного художественного произведения, Глафира, наконец, выдавила из себя:
– Ну, племянничек, ты и удружил, спасибо за подарок изобразительного искусства, но я никак не пойму школу письма. Это авангардизм или кубизм?
– И абстракционизм тоже, – начал самодовольно расхваливать свои картины художник.
Адвокат подошел к одной из картин и бесцеремонно провел пальцем по фамилии живописца, отпечатков краски на пальце не выявил. Но смутное сомнение его не покидало. Много он повидал в своей адвокатской практике проходимцев.
Новоявленные родственники уселись к столу и продолжили трапезу.
– Валера, я решила оформить на тебя завещание. Моя недвижимость в качестве дома и ценных бумаг, включая и драгоценности, отойдет к тебе, а фабрику по производству стройматериалов из известняка перейдет к моему компаньону и помощнику Полю….
– Спасибо милая тетушка, премного тебе благодарны! Будем рады видеть тебя в здравии у нас в гостях, – начал из вежливости льстить хозяйке Хилый, думая через два дня свалить отсюда, срубив с престарелой тетки кругленькую сумму налички и кое-какие драгоценности. А вот с завещания ему ничего не светит. Разве что упадет, как снег на голову, Голубкову в подарок. И ждать ее к себе в гости нет никакого резона, а то явится еще с Интерполом. – Расскажи тетя Глаша, как ты очутилась в Канаде?
– Давно это было. Твоя мать была еще маленькой, а мне уже было пятнадцать, когда меня во время войны в конце сорок второго немцы вывезли в Германию. Много нас молодежи забрали для работ на заводе. Заставляли работать по двенадцать часов. Делали для немцев снаряды. Да что там рассказывать. Не досыпали, не доедали. А когда в начале сорок пятого в город вошли наши союзники американцы, тогда я и познакомилась из Жоржем. Он был выходец из Канады и служил в оккупационных войсках. Война закончилась, и в конце мая нас расписали в военном американском представительстве. На родине остался кто живой, я не знала, да и ехать было опасно. Меня могли посчитать изменницей родины. Жоржа вскоре демобилизовали и мы с ним уехали в Канаду к его родителям сюда в Кингстон. Отец передал моему мужу заводик. Так мы и жили, не тужили. Бизнес расширялся, и Жоржу пришлось в помощники взять тогда еще начинавшего юридическую практику Поля. Бог нам детей не дал. А пять лет назад Жоржа не стало. В Советском Союзе уже полным ходом шла перестройка, гласность, и я начала искать родственников на родине. Год назад нашлась сестра, которая мне и поведала свою историю. Больше писем от нее я не получала, и стала искать тебя. Вот видишь, нашла. А сейчас уже мое здоровье пошаливает, да и ноги отказывают. Вот и решила напоследок излить родному человечку душу.