Ты орёшь: «Давай начнём сначала!», а я – молчу. Потому что панк не объясняет, панк просто плывёт по течению дерьма. Да и смысла-то в объяснениях? Лучше ещё раз нырнуть в ту же реку мутной воды.
Володя-дворник и Костя-гопник устраивают пьянки прямо на остановке, пьют, курят, обсуждают, кто сегодня самый крутой гопарь района. А мы с тобой? Мы кормим голубей батоном – не зря же мы все панки, даже птицы не обделены вниманием.
Ты говоришь: «Я счастлива в браке», а я так и остаюсь ничьим – свободным, как этот мусор на улицах и эти блохи, что уже прикипели к нашим джинсам.
Ночь. Мы спим втроём на бетонном полу – панки без кроватей, но с кучей историй о том, как мы могли бы быть героями этого мира. За окном ревут таксисты, где-то рядом бормочут буддисты и анархисты, а внутри нас – как всегда, полный отрыв.
Водка льётся рекой, Цой поёт нам песни, и мы – последние герои, которые не сдаются, не умирают и кайфуют от того, что выжить и любить – это самый крутой квест в этом забытом дурдоме под названием жизнь.
«Мы никогда не умрём!», – кричим мы, хотя знаем, что это только слова. Но в них – весь наш бунт и наша надежда, что осень всё ещё живёт в нас, пока мы ещё дышим и пьем водку.
Я иду на север, а моя звезда – на восток. Хуй с ней, пусть горит где хочет. Я босой по битому стеклу, с каждым шагом ощущая, как в кровь врезаются эти осколки. Зачем я вообще здесь? Может, чтобы сдохнуть тихо, или чтобы дёргать себя за чёртовы нервы до последнего вздоха.
Она – хорошая. Да? Моя хорошая. А я – идиот. Ангел без крыльев, ползущий по дну. По стеклам пляшу, пою, как последний пьяница на этом проклятом асфальте. Живу – не живу, просто тяну эту хуйню под названием «любовь», которая меня режет, жжёт и убивает.
Я не спал. Не спал, потому что думал о ней – и это была моя смертная казнь. Каждый день я умирал, оставаясь живым. Вот так и живу: как зомби с дырой в сердце и пустой головой. Понимаешь? Это не любовь – это садизм.
А вокруг – мент за углом. Мент, который жрёт наши жизни как гниль. Нам не рай, а тупой, херовый дурдом, где каждый – палач и жертва одновременно. И кайф? Кто нахуй про кайф говорил? Его уже нет. Всё выебано, разложено и сожрано.
Она ушла. Ангел мой – мракобес и маргинал, который не выдержал и свалил на небо, оставив меня здесь – в этом гнилом аду, где даже память о ней тлеет, как грязный костёр на помойке.