Выходной день на базе – событие, почти мифическое. Солдаты вели себя как дети, сбежавшие из заточения: смех, карты, бар, дешёвый табак. Город встретил их неохотно – но и без враждебности.
Паулин шла рядом с остальными, но будто сквозь дымку. Она не пила. Почти. Но когда бокал оказался в её руке – и второй, и третий – голова стала лёгкой, как после удара.
Они были в баре: шум, теснота, пыль. Кто-то смеялся слишком громко. Ингрид флиртовала с каким-то офицером. Лирхт где-то на заднем плане.
Паулин вышла на улицу. Одна. Воздух был острым, как иглы.
Она не заметила, как за ней увязался мужчина. Обычный. Слишком обычный. Пьяный, липкий, навязчивый.
– Милая, ты куда?..
Она не ответила. Пошла быстрее. Он – за ней. Потом – хватка. Плечо. Прижимает к стене. Слова бессмысленны.
И тогда что-то оборвалось. В ней. Или в мире.
Она не помнила, как развернулась. Как вонзила ему что-то в горло – был ли это нож, обломок стекла или просто рука – не имело значения. Кровь хлынула.
Он упал. Она нависла над ним.
Губы коснулись шеи. Вкус – горячий, солёный, медный. Её тряхнуло. Жар в груди. Вкус – как истина. Как вспышка.
– Что я… – прошептала она и отпрянула.
Она бежала. Через улицы, через сумрак, обратно – в казарму. Слёзы, паника, дрожь.
Позже. В переулке. Тело уже нашли. Ужас. Паника. Один из патрулей звал медика.
Лирхт стоял, смотрел на тело. Молчал. Раны – неестественные. Пальцы выломаны. Глаза – пустые. Как будто на него охотились.
– Маньяк, – произнёс кто-то. – Слишком чисто. Слишком жестоко.
Он не ответил. Только смотрел. Долго. Как будто знал, что это не просто убийство. И не просто жертва.
Следующее утро начиналось, как всегда, со строевых выкриков и металлического лязга оружия. Но Паулин не вышла вовремя. Она опоздала.
Когда всё же появилась на плацу – с растрёпанными волосами, в мятой форме, с мутным взглядом и запахом дешёвого вина – все замолчали.
– Да уж, – пробормотала Ингрид, отводя глаза.
Паулин встала в строй. Пошатываясь. Смешки. Кто-то шепчет. Но она не слушает. Она смотрит в точку перед собой, и эта точка качается.
Лирхт вышел на плац. Его взгляд был ледяным. Он не кричал. Он даже не ускорил шаг. Просто шёл – медленно, как приговор.
– Паулин. Шаг вперёд.
Она шагнула. Шатко. Неуверенно.
– Посмотри на себя, – его голос был низким, жёстким. – Грязная. Пьяная. Упадочная тень самой себя. Это форма? Это ты, воин? Или жалкое оправдание?