Бернсайд славились смертельным очарованием и политической изощрённостью. Их зелёное знамя, глубокого изумрудного цвета, будто капля яда на бархате, пугало и притягивало одновременно. На нём извивалась змеиная эмблема – неуловимая, опасная, красивая. Для одних она была предостережением, для других – искушением. Их дом плёл интриги так же умело, как ткач плетёт изысканный гобелен: тонко, изящно и смертельно точно.
Дом Райнильд гордился своей природной связью с землёй. Их знамя переливалось оттенками синевы и охры, изображая реки и поля, окутанные утренним туманом. Оно напоминало глоток свежего воздуха среди пыли войны. В его центре – стилизованный водоворот, символизирующий бесконечное течение жизни, плодородие и возрождение. Этот дом почитали за щедрость и стойкость – но недооценивали за скромность.
И наконец, Альвескарды. Их знамя было тёмным, как уголь, с едва различимыми кровавыми прожилками, вплетёнными в ткань. Каждый ГЛАВА рода оставлял на нём свой знак – кровью, не чернилами. Эмблема – урезанный символ вечного круга, сломанный с одного края – говорила об их философии: сила не нуждается в завершённости, она требует подчинения. Их власть была древней, как сами горы, и жестокой, как зима, что не щадит ни бедных, ни знатных.
Все эти знамёна были созданы руками одного великого художника, чьё имя давно стерлось из хроник. Но его творения пережили века, стали вечным напоминанием о славе, предательстве и амбициях. Они развевались над полями битв, во дворцах и на тайных собраниях – не как ткань, а как символ долга, веры и страха. Несмотря на кровь и руины, они остались неизменными – последними отражениями гордости, которую ещё не успели вытравить война и забвение.
Внезапно тишину прорезал металлический щелчок, затем треск и отчаянный крик, полный боли. Вивьен рухнула на землю – её ногу намертво сдавил медвежий капкан.
Паулин мгновенно оказалась рядом, пытаясь зажать ей рот.
– Тише! Только не кричи! – прошептала она, отчаянно всматриваясь в темноту.
Но Вивьен уже тряслась от боли и ярости. Она отбросила руку Паулин, лицо её перекосилось.
– Не кричать? Это из-за тебя, Паулин! Всё это – из-за тебя!
И прежде чем Паулин успела ответить, прежде чем она успела заткнуть ей рот или сбросить капкан – раздались голоса. Мужские. Грубые. Смеющиеся.