Марко молчал. Потом тихо произнёс:
– Тогда пусть твоя дорога будет короткой. И пусть небо выберет, кого оно осенит.
Шион кивнула. И, не оборачиваясь больше, велела:
– Оседлать лошадей. Я выезжаю на рассвете.
Звук её шагов по мрамору был сухим, уверенным, как обещание кары. И только слуга, закрывший за ней дверь, понял: в этот раз Шион не просто отправляется в путь. В этот раз она собирается вернуть власть.
ГЛАВА 21. Ночь без права на сон
База спала, но не замерла. За стенами казармы скрипели металлоконструкции, где-то за дальним ангаром глухо лаяли псы, а в воздухе витал запах раскалённого железа и табака. Над пустым плацем дрожало тепло фонарей.
Паулин не спала. Она вышла на балкон над казармой – без формы, в тонкой рубашке, босиком. Ночь пронизывала до костей, но она не чувствовала холода. В пальцах – зажата сигара, взятая у интенданта, забытая, неприкуренная. Её рука дрожала – не от страха, от тяжести. Последних дней. Последних слов.
– Ты вымоталась, – раздался голос позади. Лирхт. Спокойный, ровный, но не отстранённый.
Она обернулась. Он стоял в дверях, тоже не в форме. Простая чёрная рубашка, рукава закатаны до локтей. Его тень вытягивалась вдоль стены.
– Спишь тоже в строевом темпе? – отозвалась она.
Он не улыбнулся. Только шагнул ближе.
– Ты убегаешь, – тихо сказал он. – Но только внутрь. А там теснее.
Она не ответила. Поставила сигару на камень и прижала ладони к перилам.
– Иногда мне кажется, – выдохнула Паулин, – что я сгорю изнутри раньше, чем эти войны доберутся до нас.
Он подошёл вплотную. Не касаясь. Только дыхание – ближе, чем слова.
– Горят не те, кто слабы. А те, кто не умеют отпускать. – Лирхт смотрел на неё так, будто разглядывал трещины в доспехе.
– Или тех, кого не отпускают. – Голос её сорвался, хриплый. – Ты же держишь всех на поводке, правда?
Он протянул руку и положил её на её запястье. Не крепко. Просто – ощутимо. Как метка.
– Скажи, если захочешь, чтобы я отпустил. – Тихо. Почти беззвучно. Но в этом молчании пульсировал выбор.
Паулин не двинулась. Её плечи дрожали, губы чуть приоткрыты, как будто внутри неё боролись сразу все эмоции – и все были без слов.
– Не говори мне, что всё это игра, – прошептала она. – Потому что я не знаю, где она кончается.
Лирхт молчал. Потом медленно провёл пальцами по её скуле, будто проверяя, не стеклянная ли она. Она не отстранилась. Только вцепилась в край перил, пока суставы не побелели.