– Я объявляю, что Паулин Ленц не может быть отдана за другого. Она – моя.
Гул поднялся почти мгновенно.
– Моя по праву чести, по праву крови и по праву ответственности, – продолжил он. – Мы связаны. И нет иного пути.
Он повернулся к Паулин. Подошёл. Все взгляды следили.
– И если кто-то хочет оспорить это – пусть встанет.
Никто не встал.
Он протянул руку.
– Пойдём, фрау Ленц. Или хочешь, чтобы я объяснил, почему именно ты не выйдешь за Райнильда?
Паулин не шелохнулась. Лицо побелело. Но она сделала шаг – медленно, словно пробираясь сквозь ядовитый туман. Её рука дрожала, когда легла в его ладонь.
– Умница, – прошептал он, наклоняясь к её уху. – Давно пора было показать, кто кого держит на поводке.
– Ты… – хотела она что-то возразить, но слова застряли. Всё, что осталось – горечь.
Он развернулся с ней, вывел в центр зала.
– Надеюсь, пир вам понравился, – сказал он громко. – Но теперь начинается интересное.
Он поднял руку Паулин в замершем жесте победителя. Люди замерли. Кто-то ахнул.
– Если у кого-то ещё остались сомнения в её принадлежности – гляньте повнимательнее. – Его голос был как лезвие. – Или хотите, чтобы я напомнил, чья кровь теперь течёт внутри неё?
Тишина. Шок. Король только качнул бокалом и промолвил:
– Кажется, вечер удался.
Но у дальнего стола, где стояли Шион и Альбрехт Райнильд, лица были застывшими.
– Ты позволишь ему такое?! – прошипел Альбрехт, наклоняясь к Шион. Его губы почти не двигались, но в голосе звучал яростный шёпот. – Это был удар. Прямо по нашему договору.
– Он не просто её забрал, – процедила Шион, сжав бокал так, что тот едва не треснул. – Он выставил нас дураками. Публично. Перед всем двором.
– Что ты собираешься делать?
– Вернуть контроль. – Шион сделала шаг от стола, а её мантия скользнула по мраморному полу, как тень. – Если война – единственный способ вернуть власть, пусть так. Но начнём с другого. Он забрал игрушку. Посмотрим, как он поведёт себя, когда заберут у него всё остальное.
Она ушла вглубь зала, не удостоив Лирхт ни взглядом. Альбрехт же остался стоять – сжав кулаки, в глазах его пылала месть.