– Вы хорошо готовите.
Пауза. И усмешка.
– Посмотрим, кто будет основным блюдом в следующем акте.
Никто не возразил. Она медленно встала. Стул не скрипнул. Воздух – да.
– Как жаль, – сказала она, оглядывая стол. – У меня отобрали нож.
А ведь я бы с удовольствием приготовила кое-кого из вас.
Мясо, признаю… ну слишком уж диетическое. Не насыщает.
Жрица – молодая, с острым лицом, слишком прямой спиной – не выдержала:
– Ты ведёшь себя как дикарка. Как животное, которому случайно выдали голос.
Паулин повернулась.
Медленно подошла.
Взяла свою тарелку. Без спешки. Как актриса берёт реквизит перед финалом.
И разбила её об лицо жрицы.
Громко. Резко. Со звуком, от которого сердце стучит ещё минуту.
Осколки рассыпались по скатерти. Кровь смешалась с соусом.
Жрица завизжала, схватившись за щёку. Кто-то вскочил. Кто-то побледнел.
Лирхт поднялся.
– Паулин! – жёстко, как удар кулаком.
Она уже смотрела на него.
– Это за голубя, – сказала она. – За голос, который выстрелили на лету.
Лирхт сделал шаг. Она – в ответ.
– Не надо. – Голос её был ровный. – Я могу и без ножа. У меня – слова. И, как видишь, посуда.
Она прошла мимо него. К центру зала. Развернулась. Золотая вязь на коже теперь горела, как пепел на чёрной ткани.
– Вы надеваете на меня цепи, – сказала она. – Подкладываете мясо мёртвых вестников. Думаете, что приручили.
Но забыли главное: я не была птицей. Я была огнём.
Она уже развернулась, собираясь уйти.
Но тогда заговорил он.
– Да, – произнёс Лирхт. Тихо. Чётко. Словно выносил приговор. – Ты была. Теперь ты – в клетке. Моей.
Она остановилась. Не обернулась сразу.
В спине – что-то дёрнулось. Плечи натянулись.
– Ты хочешь снова сжечь всё? – продолжал он. – Сделать из крови свою речь, из страха – своё платье?
Он подошёл ближе. Один шаг. Второй.
– Ты думаешь, это страх? Нет. Это ожидание. Мы все ждём, когда ты выдохнешь себя до конца.
Она обернулась. В глазах – ещё остался блеск.
– Я не игрушка.
– Нет, – сказал он. – Ты – огонь, Паулин. Но ты – в моих стенах. В моём круге. Под моим взглядом. И ты уже горишь на моей ладони.
Он подошёл ближе.
Так близко, что она едва не отшатнулась – но не позволила себе.
– Говори. Дерись. Бей тарелки. – Его голос был шелестом перед штормом. – Но помни: ты не вышла из этой игры. Ты просто вошла глубже.
Она выдохнула. Слишком резко.