В этом платье пять лет спустя и споёт Василиса прослушивание, которое определит её судьбу.
А пока, конечно же, в Крым всей семьей – ведь впереди сложный учебный год! В Судак, на кварцевые пески: частный сектор, туалет-дырка на улице, мама готовит на общей кухне – ей не привыкать. На море только рано с утра – занять место на пляже и лежать, лежать, пока не зарумянишься, как пирог в духовке, – а потом дома пачкать сметаной простыни и пить аспирин. Дорогой сердцу отдых! Разве сравниться с этим прохлада египетского отеля с белоснежными полотенцами, скрученными в гротескных лебедей! Разве заменит янычарская Турция родные российской душе Балаклаву и Херсонес! С Василисы уже слезает первый загар, и начинает прилипать второй нежно-золотистый, характерный только светловолосым людям. Молода и лепа, она – королева кварцевых песков, но окружена двумя бдящими женщинами и неприступна, как каменный остров. Нет – никаких курортных романов! Научена горьким опытом, теперь только надежному кандидату отдаст она своё сердце.
Что молодому организму в радость, то старому только приближает конец. И зачем потащили с собой бабушку под раскаленное Августом Крымское солнце?! Сидеть бы ей у подъезда, в ставшем уже родным Пушкино, под развесистым клёном, дышать подмосковным воздухом – жила бы, может, еще – и долго бы жила. А так – хватил апоплексический удар. Бесполезная скорая подъехала на «буханке», по проселочным дорогам-ниточкам, по скользкой крымской пыли: лупоглазые фары – глаза стрекозьи. Констатировали, увезли. Забирали потом из морга – и на машину, в цинковый контейнер – домой. Несчастны те, кто рано теряет родных. Грубеют они, покрываясь коростой – а внутри все то же нежное сердце, которое уже некому согреть.
Оставшись с матерью одна, Василиса узнала почём продают в магазине еду, и сколько платят за квартиру. Быстро произошло превращение из балованного дитя в бедную полусироту. Мама была женщиной слабой и немного истеричной – ну какая на нее надежда! Вклады от бабушки, конечно, остались – умеют старики копейку сберечь, хватит на первое время, а потом? Москва просит денег, как топлива просят дорогие машины на её улицах – коптят, стоя в пробках, питают городское небо свинцом, что завтра прольется пулями, разящими без разбору и своих, и чужих.