Детство в Лейлеке Каракулову воспринимается как отражение вечности в крыльях белого аиста, стая которых из века в век постоянно возвращается на лето в эти края. От того и произошло название района – само «лейлек» в переводе означает белый аист. Итак, в сердце самого отдаленного горного края, которую он называл краем каньонов и пещер, раскинулся родовой кишлак Кубата Каракулова. Здесь, среди первозданной, нетронутой красоты, где небо казалось бездонным, а горные хребты уходили в синюю дымку вечности, начинался путь молодого ума к познанию. Не городская суета, не рокот машин и не гул толпы формировали его сознание, а величественная тишина, нарушаемая лишь шепотом ветра в арчовых зарослях да криком орла, парящего высоко над утесами.
Кубат не был обычным ребенком. Его игры часто сменялись долгими часами созерцания. Он мог часами лежать на нагретых солнцем камнях, глядя на просторы, расстилающиеся до самого горизонта, и его взор чаще всего был прикован к небу. Именно там, в бескрайней синеве, разворачивалась драма и философия его ранних лет. Над Лейлеком, над его родным домом, кружили аисты – белоснежные посланники небес. Кубат наблюдал за их полетом с почти религиозным трепетом. Это было не просто наблюдение за птицами; это было погружение в метафизический танец бытия. В каждом взмахе их мощных крыльев, в каждом плавном парении на восходящих потоках воздуха, ему виделось нечто большее, чем просто движение живого существа.
Аист, символ чистоты и дома, возвращающийся весной к родному гнезду, для Кубата стал воплощением идеала. Он видел в нём не только красоту формы, но и глубокий философский смысл. Аист, уходящий осенью в далекие края, а весной неизменно возвращающийся, символизировал вечный цикл бытия, неустанное движение к истокам, возвращение к самому себе. Когда весной аисты по парно облетая сферическую вершину высокой горы «Тегерек» (в пер. с кыргызского – «Круг», плавно опускаются в свои гнезда Кубату представлялась завершением кругового цикла бытия. Гора, как непреступная крепость обеспечивала им надежность и неприступность. В их чистом белом оперении Кубат видел идеал незапятнанной мысли, стремление к абсолютной истине, не омраченной мирской скверной.
Гнездо на вершине горы – это не просто приют; это центр мироздания для птицы, её убежище от бурь и невзгод. И именно тогда, в эти мгновения глубокого созерцания, в его юном, еще не отягощенном академическими догмами сознании, зарождалась мечта. Мечта о собственной крепости. Эта крепость не должна была быть просто домом. Она должна была стать метафизическим гнездом – убежищем не столько от физических опасностей, сколько от ментальных и душевных терзаний, присущих человеку: от суеты, что затуманивает ясность мысли; от тоски, разъедающей душу; от тревог, сбивающих с пути; от сомнений, подрывающих веру; и от зависти, что отравляет все вокруг.