– Это серьёзно, – сказал он. – Такие истории требуют доказательств и аккуратного подхода. Если ты готова пойти до конца, расскажи всё, что знаешь.
– У меня есть документы, свидетели, и… я сама была частью этой истории, – тихо сказала она. – Но нужна твоя помощь, чтобы это не осталось в тени.
Алексей кивнул и достал блокнот. В парке остались трое: женщина, которая больше не могла молчать, правда, которую прятали слишком долго, и журналист, готовый её рассказать.
София проснулась под утро. Лунный свет просачивался сквозь жалюзи, но ей казалось, что он только подчёркивает серость её мыслей и грязь воспоминаний. Глаза тяжело открывались, а в голове пульсировал нестерпимый зуд – мысли об Ане, её боли и ужасе, будто колючие проволоки, впивались в сознание.
От досады сжала простыню в руках, пытаясь заглушить ворох образов, которые неслись вихрем в голове. Вспомнила лицо Ани: бледное, измождённое, глаза, наполненные тихим отчаянием вырывались из памяти и сжигали её изнутри. Как можно забыть такое? Как можно позволить этому продолжаться?
Она почувствовала холодный пот на лбу и горькую желчь в горле. В её душе сидело отвращение к Артёму, к себе за слабость, к всему, что окружало эту чертову историю. Но сильнее всего – к безразличию мира, который закрывал глаза на чужие страдания.
Она поднялась с кровати, дрожа от смеси злости и страха. Взглянула на своё отражение в зеркале: глаза опухшие, губы сжаты, кожа бледна.
– Я не имею права сломаться, – прошептала она себе. Но голос звучал с надрывом, как будто Софа боялась не выдержать.
В голове промелькнула мысль: «Аня уже не проснётся, но я должна быть сильнее ради неё, ради нас всех».
София медленно оделась и подошла к окну. За стеклом серое рассветное небо и ленивый дождь, который казался отражением её настроения – бесконечным и холодным. Она вздохнула, собираясь с мыслями, готовясь к вечеру, который обещал стать первым шагом к мести.
Весь день прошёл в молчаливой подготовке. София почти не ела и не говорила, лишь репетировала свой монолог.
Вечерний свет фонарей пробивался сквозь плотно задернутые шторы в небольшую комнату, в которой у напольного зеркала стояла София и застёгивала пуговицы яркого пальто. Каждое движение отточено, будто репетировала его сотни раз. Она надела красную помаду: не ту, что обычно носит, а ярче, вызывающе. Артём любил её именно такой подчёркнуто женственной, почти покорной.