Он слабо улыбнулся, кивнул. Но я уловила – его глаза не смеялись. В них было что-то тревожное, неясное.
– Ты главное не позволяй себе сгорать ради кого-то. Даже ради любви. Понимаешь? – тихо сказал он. – Береги себя. Я не переживу, если с тобой что-то случится.
И в тот момент я едва сдержала слёзы. Мне так не хватало этого – просто слов, в которых нет контроля, требований, угроз. Только забота. Только любовь.
– Обещаю, – выдохнула и накрыла его руку своей. – Всё будет хорошо.
Отец всё ещё держал мою ладонь. Его пальцы были сухими, шершавыми, но в этом прикосновении было столько силы и тепла, что я с трудом сдержала дрожь внутри себя.
– Ты же ничего не скрываешь, правда? – спросил он негромко, вглядываясь в меня внимательно, слишком внимательно.
Я сразу же заставила себя улыбнуться – мягко, почти светло, как будто этот вопрос не разорвал меня пополам. Знала, что должна это сделать. Должна убедить его. Защитить. Не себя – его. От всей этой правды, которая могла его разрушить.
– Конечно, пап. Всё хорошо. Антонио заботится, он… – на секунду замялась, подбирая слова, – он многое сделал для нашей семьи. Для Теренса. Я ему благодарна.
Отец вздохнул и посмотрел куда-то в сторону, будто тяжесть слов легла на него.
– Да. Он действительно многое сделал, – произнёс он глухо. – И я всегда это помню. Но… Ты моя дочь, Бриэль. Я знаю тебя с тех времён, когда ты ещё едва до раковины дотягивалась. И знаю, когда ты прячешь боль за улыбкой.
Я почувствовала, как внутри всё оборвалось. На секунду мне захотелось рассказать всё. Вывернуть душу, показать ему синяки, боль, одиночество. Но не могла. Он бы не вынес. Никто из них бы не вынес.
Я опустила глаза, улыбаясь ещё теплее, ещё ложнее:
– Всё правда хорошо, правда. Мы просто очень разные, но… Мы стараемся.
Он долго смотрел на меня, прежде чем кивнул. Он не поверил. Но понял, что не время и не место.
– Ладно. – Его голос стал чуть мягче. – Но знай – двери дома всегда открыты. Даже если ты приедешь одна.
Он наклонился ко мне и обнял. Крепко. Почти как тогда, в детстве, когда я боялась темноты. Мне стало больно – его объятия надавили на синяки, но я не издала ни звука. Мне не хотелось, чтобы он знал. Хоть кто-то в этом мире должен верить, что я в порядке. «Еще немного, милая, и я вытащу тебя оттуда», – шептал он, но так тихо, что казалось, будто мне хотелось это слышать, а он молчал.