А в подвалах начиналась другая жизнь. Там собирались те, кто не мог или не хотел выходить на улицу. В тесноте и темноте они искали утешение друг в друге, стараясь пережить этот кошмар. Но и там не было покоя. Еду приходилось добывать любыми способами – иногда даже ловить крыс и есть их. Выживать становилось мучительно трудно.
Я помню историю, которая навсегда осталась в моей памяти. Украинский полицейский, который командовал территориальной обороной Г., застрелил человека —всего лишь за бутылку водки. Эта бутылка была нужна для растирки больного ребёнка, который не мог дышать от жара и слабости. Этот момент показал, как ужас войны меняет людей и превращает сердца в камень. Каждый день становился испытанием не только на выживание, но и на человечность.
Похороны – отдельная боль. Людей хоронили прямо рядом, в подвалах и дворах, те, кто выходил за едой или водой, иногда просто не возвращались. Мы видели каждый день, как тела разбросаны на улицах – с оторванными ногами, разбитыми лицами, будто сама смерть ходила по городу и оставляла после себя следы ужаса. Было невозможно понять, как можно жить рядом с таким страхом и не сойти с ума.
Каждый день был борьбой. Борьбой за каплю воды, за кусок хлеба, за минуту покоя. Война превращала город в выжженное поле, а людей – в тени. Мы были заперты внутри, словно в клетке, где каждый шаг мог стать последним.
Когда всё стало темным, а воздух был пропитан холодом, мы привыкли готовить на улице, у подвала, где ещё оставалась жизнь. Ветер врывался в порывы, словно пытаясь вырвать нас из этого кошмара, но мы продолжали. В ту ночь, как и в каждую из тех дней, мы вышли, вооружённые немногими остатками, что оставались у нас в домах. Сил не было, да и надежды почти не осталось. Свет исчез давно, а вода давно перестала течь по трубам. Но был один уголок в нашем дворе, где ещё сохранялась жизнь – небольшая ямка, которую мы вырыли под укрытием, и где горел костёр.
Сначала ребята собирали хворост. Мальчишки, ещё вчера смеявшиеся и шутившие, теперь стали взрослыми за несколько дней. Они собирали сухие ветки, опробовали и ломали их, и приносили к костру. Их лица были замёрзшими, глаза – затуманенными от усталости. Они двигались в тени, и каждый шаг давался тяжело. Когда один из них поднимал очередную ветку, его рука дрожала, но он не замечал этого, потому что знал – нужно делать это, чтобы кто-то мог поесть.