Мы стояли рядом, обнимая друг друга от холода, и ждали, когда что-то закипит. Они растапливали костёр, подбрасывали дрова, пытались создать хоть какое-то тепло в этом вечном холоде. Пахло углем и смолой, запах был тяжелым, как сама эта война. Мы говорили мало, потому что слова потеряли всякий смысл. Но была одна вещь, которую мы могли делать – оставаться вместе.
Тот суп, что варился, был не тем, что мы когда-то любили, но в те моменты он стал символом того, что ещё можем что-то контролировать. Руки парней были покрыты грязью, но они не обращали внимания, добавляя последние куски чего-то, что ещё можно было сварить. Мысли, как и костёр, были тусклыми, но они горели. Я помню, как они смеялись, когда один из них забыл про соль. А потом, как один из них, чуть старше всех, смотрел на огонь с какой-то безысходной усмешкой, говоря: «И в ад пойдем, а там уж точно будут супы с солью».
И вот, когда всё почти было готово, когда мы уже начали собираться, чтобы хоть немного поесть, что-то вдруг свистнуло. Это были укропские самолеты, все подняли головы одновременно, и в тот момент, когда мы поняли, что это – снаряд, всё замерло. Время как будто остановилось. Я помню, как снаряд, как огромная черная тень, упал прямо в центр костра, в то самое место, где варился суп. Грохот был настолько страшным, что казалось, всё вокруг разрушилось. Мы даже не успели крикнуть. Всё, что было в тот момент, – это мгновенное чувство глухого удара в живот, а затем – тишина, которая сразу охватила нас. В тот момент я просто отошла взять соль!
И потом… потом остались только воспоминания. Мы успели увидеть, как их тела взметнулись в воздух, как огонь и дым поглотили всё. Молодые парни, которые ещё пару дней назад шли с нами в магазин, разговаривая о том, кто с кем будет на празднике, стали частью этого горящего ада. Они погибли, как многие в этот день. Но в тот момент, когда снаряд разорвал всё вокруг, я думала только об одном – как невозможно, как необъяснимо не справедливо, что такие парни, такие жизни, были отняты. Просто потому, что в этой войне не было места для доброты, для просто человеческой жизни.
Потом, когда пламя затухло и мы наконец-то смогли сдвинуться с места, на месте костра осталось только черное пятно, как воспоминание о том, что они были здесь, с нами, и сделали для нас этот костёр. Мы не успели попрощаться. Мы не успели даже понять, что они ушли. В тот момент мы стали другими. Мы потеряли кого-то, кого нельзя вернуть. И это было не просто больно, это было – тихое осознание, что мы все здесь теперь чужды, что война оставляет за собой только пепел. Парней мы похоронили возле своего подъезда.