– Здесь становимся, – сказал Белов. – Мохнач, проверь верёвки у этих. Да покрепче затяни.
– Будет сделано, – хмыкнул Мохнач.
Он грубо дёрнул руки Петренко, затягивая узел до хруста. Потом подошёл к Григорьеву. Тот не сопротивлялся, покорно протянул запястья. Мохнач, затягивая узел, присел ниже, чем следовало. Из-за голенища его сапога выскользнула финка и беззвучно канула в густую траву у самых ног Григорьева. Мохнач этого не заметил. Выпрямился, хрустнул спиной и пошёл распрягать лошадь.
Глаза Григорьева на миг метнулись вниз и тут же вернулись к лицу Мохнача. Он не шелохнулся.
Развели маленький костерок. Белов разделил остатки сухарей.
– Пей, – протянул он кружку с кипятком Григорьеву. Тот вцепился в неё, отхлебнул, обжигаясь, и закашлялся.
– Всю жизнь осторожничаю, – вдруг буркнул Григорьев, глядя в огонь. – А толку-то?
Белов пристально посмотрел на него, но тот снова сжался, ушёл в себя.
– Я в первую смену, – сказал Мохнач, зевая. – Заодно винтовку почищу.
Он устроился у костра, разложил на тряпице принадлежности для чистки.
– Эх, скорей бы конец этому всему. Я б на Украину подался. Там, говорят, земли бесхозной – бери не хочу…
Вскоре лагерь затих. Лишь потрескивал костёр да шуршали волны. Мохнача, сидевшего у сосны, постепенно сморила усталость. Движения его замедлились, руки, собиравшие затвор винтовки, опустились. Голова поникла на грудь, дыхание стало ровным и глубоким.
Тень отделилась от соседней сосны. Беззвучно скользнула по хвое, на миг замерла над травой, где тускло блеснуло лезвие, и двинулась дальше. Осторожно, шаг за шагом, она приблизилась к спящему Мохначу. Одна рука молниеносным движением зажала ему рот, а вторая… ледяное лезвие вошло под левую лопатку, точно в щель между рёбрами. Тело конвульсивно выгнулось и тут же обмякло. Убийца аккуратно опустил его на землю и, не переводя дыхания, повернулся к другому спящему – Петренко.
Тот спал, приоткрыв рот. Убийца, не колеблясь, вонзил нож ему в грудь. Короткий сдавленный хрип вырвался из горла умирающего.
Белов вздрогнул и открыл глаза. Секунду он непонимающе смотрел на тёмную фигуру, потом его взгляд упал на распростёртое тело Петренко, на тёмное пятно, расползавшееся по гимнастёрке.
– Григорьев? – прошептал он, вглядываясь в знакомые черты.
– Я не сопляк, товарищ командир, – хрипло ответил тот. – Хватит.